Отпрыск старинного венгерского рода, граф Эстергази благодаря причудам судьбы был аристократом по рождению, к чему Золя относился не без уважения. Как и его далекие предки, он — рыцарь удачи. Некогда его отец писал: «Идеи гуманности и справедливости, насаждаемые в завоеванной стране, свидетельствуют лишь об упадке и одряхлении нации…» У сына это убеждение доходит до крайности. Он считает себя прирожденным полководцем. Легенда гласит, что он — потомок Аттилы. Безумно гордясь своим происхождением, графами и князьями, сражавшимися за Священную Римскую Империю против турок, Валсин Эстергази, сын француженки, выросший во Франции, полон ненависти и презрения к своей буржуазной родине, которая не дает ему и ему подобным отхватывать лакомые куски. В каком-то исступлении, близком к помешательству, он постоянно твердит о том, что его двоюродный дедушка наставил рога Людовику XV. Эстергази называет себя кузеном австрийского императора, что не лишено истины. Этим объясняются его постоянные намеки на Вильгельма. Но, помимо всего, он был сыном туберкулезного отца и сам поражен той же болезнью; аристократический отпрыск славится своей неуемной похотью, свойственной чахоточным. Не чужда ему и страсть к картам. Если бы не графский титул, он мог бы стать своим человеком в преступном мире. Впрочем, Эстергази и так довольно близко соприкасается с ним. Проститутка Пои обожает его, ибо нашла у этого прожженного солдафона качества самца, которые высоко ценятся подобными ей женщинами. У нее подозрительные связи в доме свиданий на улице Роше. Недаром она заслужила незабываемое прозвище — «Дрыгалка».
Уведомленный Шерером-Кестнером, генерал Пелье изъял письма Эстергази у одной из его бывших любовниц — г-жи де Буланси. Эти письма настолько ошеломляющи, что даже дрейфусары не сразу поверят в их подлинность. И все-таки это оказалось правдой:
«Терпение этого тупого французского народа, самой отвратительной из всех известных мне наций, безгранично. Но мое терпение иссякает [характерная черта мании величия — противопоставление своего „я“ целому народу]. Я не обижу даже паршивой собаки, но с наслаждением умертвил бы сотни тысяч французов… [кровожадная мечта вплетается в реальную жизнь — это несомненный признак психического расстройства]. Эх, и все эти „говорят…“ и безликие, трусливые „наверно…“, и гнусные мужчины, переносящие от одной женщины к другой грязные сплетни, к которым все жадно прислушиваются, — словом, каким бы все это показалось жалким в лучах кровопролитного сражения, в Париже, взятом приступом и отданном на разграбление сотням тысяч пьяных солдат! Вот празднество, о котором я мечтаю! Да будет так!»
Может быть, этот страстный приверженец германского империализма был опасным бретером? Совсем нет. Перед напуганным Феликсом Фором Эстергази воинственно выпячивает грудь. Судебный следователь допрашивает Эстергази, не обращая внимания на его устрашающие взгляды, — и граф покорно сдается. Волк? Нет, просто шакал, вскормленный падалью. Бросая нежные взоры на светских дам, этот обольститель разливается соловьем в благомыслящих гостиных, и в его голосе звучат то металл, то сладость степных напевов. Его считали бароном-хищником, а он оказался просто шакалом!
— Боже мой,
Однажды Золя встречает Фернана де Родейса, редактора «Фигаро», и хватает его за лацканы пиджака.
— Позор! Ведь Дрейфус невиновен!
Де Родейс предоставляет писателю страницы своей газеты. В первой же статье Золя превозносит Шерера-Кестнера, восхваляя его «кристально чистую жизнь». Частое употребление в беседах, письмах и романах слова «кристалл» отражает неутолимую жажду чистоты, обжигающей душу того, кто получил прозвище «Золя-пакостник». Именно эта жажда заставляет его вмешаться в Дело. Анри Гиймен видел в этом литературном скандале потребность в искуплении, в расплате за все жизненные удачи и успехи. Такое толкование, несомненно, утрировано, но основная мысль верна. Но вот появляется вторая статья. В ней Золя отвечает тем, кто утверждает, будто друзья Дрейфуса объединились в тайный синдикат, вдохновляемый евреями-банкирами.