Зейтун

Тодд, с горящими от негодования глазами, не переставал материться и протестовать. Но охранники мало что слышали. Даже до стоящего рядом Зейтуна долетали только отдельные слова. Именно тогда Зейтун понял, что откуда-то доносится, обволакивая их, заглушая все прочие звуки, монотонный механический гул. Он был настолько однообразным и постоянным, что сразу и не заметишь.

Обернувшись, Зейтун обнаружил источник этого звука. Задняя стенка их клетки почти вплотную примыкала к железнодорожным путям, где, прямо за ними, стоял дизельный двигатель от амтраковского локомотива. Двигатель работал на полную мощность и, догадался Зейтун, подавал электричество в здание вокзала и в их импровизированную тюрьму. Зейтун смотрел на серую громадину, весом не меньше ста тонн, с небольшим бело-красно-синим логотипом наверху, и думал, что, пока они сидят в клетке, им не избавиться от этого непрерывного гула.

К ним приставили одного охранника. Он сидел на складном стуле перед клеткой, футах в десяти от нее, и смотрел на Зейтуна и Тодда одновременно с любопытством и презрением.

Зейтун решил во что бы то ни стало добиться разрешения позвонить. Он схватился за сетку, стараясь привлечь к себе внимание какого-то офицера, топчущегося у выхода из вокзала. Тодд сделал то же самое, и они немедленно получили замечание от своего охранника.

— Не притрагиваться к сетке! — рявкнул тот.

— Не притрагиваться к сетке? Это что, шутка? — переспросил Тодд.

Но охранник не шутил.

— Еще раз притронешься — башку сверну.

Тодд поинтересовался, где им дозволено стоять. Ему разъяснили, что они могут стоять в центре клетки. Или сидеть на стальной скобе. Или на полу. Но если снова прикоснутся к сетке, им не поздоровится.

Еще человек десять охранников расхаживали около выхода из вокзала. Один — с немецкой овчаркой на поводке — подошел к их клетке и постоял там какое-то время, давая понять, что их ждет в случае неповиновения.

Зейтуну было трудно стоять. Сильно болела нога; до сих пор он боли не замечал. Снял шлепанец: у ноги в подъеме был странный цвет. Что-то попало под кожу, какая-то металлическая заноза, решил Зейтун, хотя не мог вспомнить, когда и где это случилось. Кожа посередине была фиолетовая, а по краям — белая. Занозу нужно срочно вытащить, иначе нога разболится еще больше.

Зейтун и Тодд по очереди сидели на стальной скобе — по десять минут каждый. Уместиться на ней вдвоем было невозможно.

Спустя час распахнулись двери вокзала. Наружу вышли Ронни и Нассер в сопровождении трех полицейских. Охранник отпер клетку Зейтуна и Тодда, туда запихнули Ронни и Нассера, и клетку опять заперли. Снова все четверо были вместе.

Под грохот работающего дизеля каждый рассказал, что с ним произошло. Всех четверых подвергли личному обыску. Одному только Тодду сказали, за что их задержали: присвоение краденого имущества; это было единственное обвинение. Никому не были зачитаны их права. Никому не разрешили воспользоваться правом на телефонный звонок.

Нассер попытался объяснить происхождение денег у него в сумке. Усилия полиции и военных в городе были направлены на борьбу с мародерством. Все об этом знали, и Нассер, тоже опасавшийся грабителей, решил держать все свои сбережения при себе.

Его доводы не произвели должного впечатления на допрашивающих. Нассеру не удалось их убедить, что тысячи иммигрантов предпочитают хранить наличные дома, а не нести в банки, которым они не очень-то доверяют. Напрасно он объяснял, что человеку в его ситуации лучше держать деньги при себе на случай, пусть даже маловероятный, если его остановят, допросят, задержат, даже — депортируют. Наличные легче спрятать, передать кому-нибудь, переправить в надежное место до своего возвращения.

Ни один из четверых не представлял, что с ними будет дальше; понятно было только одно: ближайшую ночь они проведут в клетке.

Сирийские фамилии и ближневосточный акцент Зейтуна и Даюба, десять тысяч долларов наличными, деньги Тодда и его распечатки карт — все это говорило в пользу того, что увязли они основательно.

— Друзья мои, мы — в заднице, — подытожил Тодд.

Вариантов, как расположиться в клетке, было немного: заключенные могли стоять посередине, сидеть на цементе или прислониться к стальной скобе. Усаживаться на неимоверно грязный, в масляных потеках пол никому не хотелось. Если же они приближались к сетке, охранники тут же начинали осыпать их бранью и угрозами.

В первые часы заключения основной задачей Зейтуна было добиться телефонного звонка. Все они только об этом и просили, и всем было сказано, что телефоны не работают.

Похоже, им не врали. Они не видели, чтобы кто-нибудь разговаривал по мобильному или стационарному телефону. Прошел слух, что работают телефоны спутниковой связи и что в офисе на втором этаже есть один такой, подсоединенный к факсу.

Всякий раз, когда мимо проходил кто-нибудь из охраны, они умоляли разрешить им позвонить по этому или любому другому телефону; в лучшем случае, охранник пожимал плечами или мычал что-то неопределенное.

— Телефоны не работают, — сообщил один. — А вы вообще террористы. «Талибан», вот вы кто.