Зелье для Ее Величества. Заговор

— Тпруу, — остановил лошадь Прокоп. — Дале, барин, токмо пешими, конь там не пройдёт.

— Далеко идти?

— Не, вон тот валежник пройти — и в горку, а на горке её, стало быть, изба, — перекрестился мужик.

— Спешиться, — подал Иван команду.

— Токмо, барин, я дале не пойду, я лучше вас туточки подожду, — поклонился Прокоп.

— Ну тут — значит, тут. Евстафий со мной, остальным оставаться здесь, — скомандовал он солдатам, — коней в центр, сами в окружность — и смотреть в оба! Коли кто появится из лесу — на мушку его и задержать. Ясно?

— Так точно, ваше благородие!

— Если не вернусь, когда солнце будет вон над той сосной, тогда идите меня вызволять.

На том и пошёл. Заявляться к колдунье с таким отрядом не стоило, да и нужны они были для охраны зелья, если он его добудет.

Изба и вправду стояла на четырёх больших пнях, стены были из грубо отёсанных брёвен, крыша покрыта толстым слоем веток. Два маленьких подслеповатых окна довершали картину из русской сказки.

Иван немного помялся у лестницы, ведущей к двери, ну правда, не кричать же «избушка, избушка…». Пока он прикидывал, как лучше быть, дверь со скрипом приоткрылась и оттуда высунулась жуткая физиономия ведьмы.

Евстафий охнул и закрестился. Ведьма проскрипела:

— С чем пожаловали, добры молодцы?

Солдат попятился.

— А ну стой! — грозно приказал ему Иван. — А ты, бабка, перестань мне тут людей пугать! С делом я к тебе пришёл, по добру, без злой мысли.

Та издала звук, который должен был означать смех:

— Ну проходите, коли так, глядишь, и угощу чем, — и лицо исчезло за дверью.

— Жди здесь, — повернулся Иван к солдату, — и смотри у меня, — погрозил ему кулаком.

— Слушаюсь, ваше благородие, — ответил тот срывающимся голосом.

Внутри дома было сумрачно, стоял густой и приятный запах разнотравья. У окна, рядом с небольшой печкой, стоял большой стол, заставленный всякими медными, глиняными и стеклянными стаканчиками да кувшинчиками, на печке сипел какой-то бак с трубками.

— С чем пожаловал, добрый молодец, на этот раз? — снова проскрипела старуха.

— Вы это, бросьте притворяться, — несколько сконфуженно произнёс молодой человек. — Я ведь знаю, какая вы из себя.

Старуха снова засмеялась, потом стянула удивительно живую маску и через голову сняла рубаху с горбом. Распрямилась.

— Так лучше? — спросила озорно, улыбаясь ослепительной улыбкой.

— Гораздо, — враз осипшим голосом подтвердил Иван.

— Я же говорила, никогда чтобы не возвращались Вы. Запамятовали?

— Я по делу, — кашлянул он. — Вяземский сказал, что у Вас хранится бочонок с зельем и бутылёк с другим. Они мне всенепременно нужны, — уже более уверенно закончил фразу Иван.

На лице дамы отобразилось вселенское удивление:

— Он вам рассказал?

— Да, сударыня. Прошу Вас отдать мне их, и я спокойно уйду, — давать обещание, что она его больше не увидит, он предусмотрительно не стал, мало ли как дело повернётся.

Здесь уже лицо девушки исказила неприкрытая злоба:

— Вот же идиот!

— Простите?

— Это я о Вяземском!

Посмотрела в окно:

— Я вижу, Вы не один прибыли.

— Со мной десять драгун.

Дама нахмурилась, что-то обдумывая. Воззрилась на него:

— Хорошо, я отдам Вам то, что вы просите, — обожгла его взглядом знахарка и вышла в сени.

Когда она ушла, Розинцев стал внимательно осматривать помещение. Было тут что-то не так, но он не мог понять, что именно. Потом его осенила догадка — в доме не было предметов быта — чугунков, кувшинов, сковород, тарелок, кружек, вёдер. Он заглянул в стоящий у стены шкаф — тоже ничего. Из мебели был только стол и стул. Не было ни кровати, ни лавки, и печка была слишком маленькой, размером со стол — не уляжешься.

Послышались шаги, обернулся. Знахарка несла бочонок, подошла к нему, перевалила в его руки. Бочонок был увесистый, не меньше пуда.

— И ещё вот, — достала она из складок платья бутылёк, опустила его Ивану в карман и напутствовала. — Скатертью дорога!

Но Иван не спешил воспользоваться добрым пожеланием. Он хотел подтвердить свои подозрения. Медленно поставил бочку на стул. Подошёл вплотную к хозяйке и глядя в упор в глаза спросил:

— Мне ещё поручено узнать, что сталось с Емельяшкой и его людишками — соврал он.

Её глаза удивлённо расширились:

— Кем поручено?

— Начальством.

Нахмурилась.

— Что за ерунда… — сказала она сама себе.

— Нам доподлинно известно, что они были здесь, — нажал Иван.

— Разбежались ваши разбойнички, только пятки их и видела, — с вызовом бросила ему в лицо дама.

По коже Ивана пробежали мурашки. У неё были такие же, как и у баронессы, абсолютно неживые глаза. Как будто стеклянные. Несмотря на то, что она успела и повозмущаться, и несла увесистый бочонок, её дыхание не стало глубже или чаще. И оно тоже было абсолютно чистым. Она определённо была одной из них.

Иван не стал искушать судьбу дальше, повернулся к стулу, подхватил бочонок и, пробормотав что-то невнятное на прощание, вышел. Уходя, его привыкшие к полумраку глаза разглядели на полу несколько тёмных больших пятен.