Мы уезжаем. Через три дня. В Осетию, в город Дзауджикау. Февраль месяц. Крестовый перевал завалило снегом, Военно-Грузинская дорога закрыта, и жизнь в городе замерла. Придет весна, солнце сгонит снега, и снова на улицах появятся толпы туристов с рюкзаками и чемоданами, и ни в одной гостинице нельзя будет достать даже койки. А сейчас пусто. Нас водят по номерам, предлагая выбирать любой. И мы выбираем номер 23, угловой и тихий. Просторная комната устлана выцветшим ковром, белая кафельная печка дышит живым теплом, но этого тепла не хватает, и в комнате прохладно.
За окнами сумеречно. Небо обложено серыми низкими облаками, гор не видно, даже Столовая скрыта, но улицы сухи, снега нет.
Проходит несколько дней, и Юрий Николаевич говорит мне:
– Садись за машинку, начнем диктовать, может, войду в работу.
Я ждала, что это будет одна из глав новой книги, посвященной событиям 1914–1917 годов. Но каково было мое удивление, когда мы начали печатать главу о смерти Ленина.
За окнами хмурая бесснежная кавказская зима, а он диктует о студеных московских морозах, о кострах на улицах и площадях.
А когда, окончив работу, мы спускаемся обедать в пустой и холодный ресторан, он спрашивает меня:
– Ты не сердишься, что-то опять не то?
– Что ты!
– Я должен понять… Я должен разобраться, где берут начало корни того безграничного доверия, того обожания, которое завоевал этот человек после смерти Ленина. И воспользовался этим доверием. Пока не разберусь, не смогу работать…