К несчастью, «это» не прошло, и Жанна вскоре скончалась в день своего пятидесятилетия…
Суждено Вере Инбер было похоронить и Илью Давыдовича. Ухаживая за ним, Вера Михайловна надорвалась, и у нее случился инсульт.
Она осталась совершенно одна, родственников у нее не было. Теперь все небольшие сбережения и гонорары, которые она получала за переиздания, тратились на то, чтобы в доме сохранялся порядок. И за собой Вера Михайловна продолжала неукоснительно следить: маникюр, педикюр, прическа – всё соблюдалось. «Главное теперь, – говорила она, – не вызывать в людях отвращения».
Увы, женщина, которая ее обслуживала, пользуясь беспомощностью Веры Михайловны и тем, что она практически не покидала своей комнаты, так обобрала ее, что, когда Вера Михайловна скончалась, ее платяной шкаф оказался пуст, и пришлось ехать домой к ее «компаньонке», чтобы привезти приличный костюм и обрядить покойную в последний путь…
Но мне не хочется заканчивать свои воспоминания о Вере Михайловне на столь трагической ноте. Ведь она так любила жизнь!
Когда мы близко познакомились с ней, ей было уже за шестьдесят, но я бы очень удивилась, если бы мне сказали, что она уже старуха. Столько энергии, живого интереса ко всему, что происходило в мире, в литературной жизни, такие горячие размышления о судьбах поэзии, что, право же, этому можно было позавидовать, этому нужно было учиться.
Мне вспоминается зимний вечер пятидесятых годов. За окнами метет снег, летит ветер, даже в теплой переделкинской комнате ощущаешь мороз и неуют улицы. Стук в дверь. Открываю и вижу Веру Михайловну, покрасневшую от холода, засыпанную снегом, в ладной меховой шубке. Она явно взволнованна.
– Только что прочитала новую поэму Ярослава Смелякова «Строгая любовь», которую он привез из лагеря, – протягивая мне номер журнала «Молодая гвардия», проговорила она. – Так хорошо, так талантливо, что решила: должна сама ее прочитать вам сейчас же, не откладывая.
Мы садимся к столу, и Вера Михайловна читает вслух стихи Смелякова. Порой прерывает чтение, восторгаясь той или иной строчкой, строфой, эпитетом, рифмой. Какая радость, какая молодая гордость за младшего товарища, за поэта, так много перестрадавшего, слышится в ее голосе!
И так всегда. Писатель дарит ей свою книгу, она обязательно прочитает внимательно, с карандашом. Потом встретится или напишет письмо. Если понравится – похвалит, если нет – пощады не жди! Ни одного письма, ни одной просьбы без ответа.
А путешествия? Я вспоминаю одно из них на автомобиле в Ялту. Жарко, пыльно. По дороге осматриваем Мелихово, Ясную Поляну, Спасское-Лутовиново. К вечеру, утомленные тряской, жарой, впечатлениями, добираемся до плохонькой дорожной гостиницы, мечтая об одном – скорее бы в постель! Но это мы… А Вера Михайловна достает из чемодана блокнот и при свете тусклой лампы под потолком упрямо пишет, и, пока все впечатления дня не улягутся на бумагу, она даже думать не хочет об отдыхе.
Вот такой я и запомнила ее – неутомимой, мужественной, талантливой…
О творчестве Веры Инбер в свое время было написано немало статей и критических исследований. Это неслучайно – ведь сделано ею много: стихи и поэмы, повести и рассказы, очерки и воспоминания, литературные портреты и дневники. И переводы – с французского, итальянского, румынского, болгарского, чешского, сербского, венгерского, с языков народов бывшего Советского Союза. Если собрать всё, написанное Верой Инбер, получится не один том. И я верю, когда-нибудь они будут изданы. И будет написана достойная ее монография.
Мне же хотелось на этих страницах напомнить тем, кто любит нашу литературу, еще об одной нелегкой писательской судьбе…