Зеленая ночь

— Знаю, знаю! Удрал с работы… — Халык сокрушенно покачал головой. — Я сам виноват… Зря я эту столовую затеял. Все хочешь как лучше, а люди… — он вздохнул. — Не получается ничего. Кто на кухне — только к себе гребут, да и собираются там одни бездельники… Сидят да тебя же и поносят… Решил было прикрыть это дело, а тут Умид. Думаю, не слоняться же человеку без дела. Повар все-таки… Да… Слушай, парень, хочешь, на шофера пошлю учиться?.. За счет колхоза?..

Умид взглянул на отца. Меджид-киши хмурил седые брови.

— Не при нем будь сказано, — старик кивнул на Пири, — шоферов этих сейчас как собак нерезаных!

Халык пожал плечами, взял у Асли грушевидный стаканчик с чаем, сделал глоток. Умиду показалось, что председатель обжегся и сейчас закинет голову вверх.

Халык сделал еще глоток и поставил стаканчик на блюдце.

— А может, в институт собираешься?

— С чего это?! — ответил за сына Меджид-киши. — Не такая у него голова, чтоб дальше учиться. Что знал, и то в солдатах позабыл!

Халык закрыл глаза, задумался. Пири бросил на гостей предостерегающий взгляд: молчите, думает!.. Потом тоже задумался.

Все молчали.

— Постой! — словно что-то наконец вспомнив, Халык ткнул пальцем в сторону Умида. — А если я тебя в сентябре в школу механизаторов отправлю?! Что ты — хуже девушек? Прошлый год Тубу, дочка Хайрансы, орден отхватила! Поработаешь, и тебе орден схлопочем! Женишься на Тубу. Девушка что яичко. Будет в доме два механизатора.

Умид молчал, опустив глаза.

— Разборчивый он у тебя!.. — Председатель подмигнул дяде Меджиду. — Но ничего. Придумаем ему работенку!..

Домой вернулись молча.

— Не надо, — сказал Умид, когда отец начал прилаживать полог, — в комнате лягу.

— Спечешься…

— Пускай…

Растянувшись на кровати, Умид долго лежал, уставившись в темный потолок. Вспомнил, что у председателя не видно комаров. За весь вечер ни один не пискнул. Светло у них, глазам больно, до чего светло. А комары света боятся.

Умид встал и зажег электричество.

2

Лезвием складного ножа Пири начертил под шелковицей большой круг:

— Здесь копай, дядя Меджид!

Меджид-киши посмотрел на толстый ствол шелковицы, окинул взглядом развесистую крону.

— Здесь не годится, — сказал он. — Ягоды в колодец будут падать. — И отмерил двадцать шагов в сторону. — Вот здесь. Пусть на открытом месте будет!

— Гляди, тебе виднее… Ну, с почином! — Пири достал из кармана четвертной, сунул Меджиду-киши в руку. — Председатель велел. Задаток…

— Какие еще задатки? Отдай обратно!

— Нельзя, дядя Меджид. Берешься за дело, хозяин должен тебе благословение дать. Обычай есть обычай!..

— Обычай!.. — дядя Меджид покачал головой, сунул деньги в карман. — Не больно-то мы их храним, чтоб за этот держаться… А где сам?

— Хватился! Председатель, он и есть председатель. Еще петухи не пели, в поле отвез!

— Пекло сегодня будет… — Умид взглянул на алевший горизонт.

— Ничего… Терпи, виноград, — халвой будешь! — Меджид-киши поплевал в ладонь и взялся за лопату.

С хрустом срезая пырей заржавевшей лопатой, старик сделал на земле широкий круг. Ровный, словно циркулем на бумаге. Умид никогда не видел, как отец копает колодец. Его иногда называли «сын мастера Меджида», но втайне он был уверен, что нет такой профессии — колодезный мастер: возьми лопату да рой!.. А вот теперь, глядя, как орудует лопатой отец, понял вдруг: не у каждого так получится.

Меджид-киши прищурился, глянул на небо…

— Ну, с богом!..

Каждый раз, когда лопата уходила в землю, жилы на коричневой шее отца взбухали. Умид смотрел на эти тугие синие жилы, — как это вчера сказал Халык: «Жилу найти умеешь!» Отец найдет под землей водяную жилу. Прорвет ее своей лопатой, и колодец наполнится сладкой, чистой как слеза водой.

Навалившись грудью на перила веранды, Пири смотрел, как работает Меджид-киши. Асли видно не было, наверное, еще не вставала. Во дворе было тихо, только Гюлендам тихонько позвякивала посудой.

Темного окраса пойнтер лежал в сторонке на животе, положив голову между лап. Он дремал, помаргивая гноящимися глазами. Собака уже лысела, кое-где на хребтине шерсть повылезла от старости. Черные-пречерные губы и нос блестели, словно новая галоша. Зеленые мухи облепили псу глаза и длинные уши, но у него не было ни сил, ни желания согнать их. Ничто в этом мире уже не интересовало пса, ничего он не мог и не хотел.

Собаку эту подарил Халыку один кровельщик. Лет десять тому назад Халык привез его из Евлаха перекрыть крышу. Кровельщика звали Матвей, но в деревне все называли его «Беспалый», — на правой руке у кровельщика не хватало большого пальца. То ли он потерял его на войне, то ли отхватил кровельными ножницами — этого никто не знал. В точности известно было лишь, что родился Матвей, как все люди, с десятью пальцами. И еще было известно, что во всем Карабахе не найти равного ему мастера.