Зеленая ночь

Матвей всегда работал один. Умид, бывало, часами стоял, наблюдая за его работой. Ухватив девятью пальцами грохочущий лист железа, Матвей один втаскивал его на крышу. Один приколачивал лист гвоздями. И все молча — словечком ни с кем не перекинется. А вот курил часто. И пил много — Халык ящиками доставлял ему на крышу минеральную воду. Приколотив лист, Матвей подносил бутылку к пересохшим губам и опустошал ее до дна. И, хотя солнце стояло в зените, на бледном морщинистом, поросшем редкой щетиной лице не выступало ни капли пота.

Матвей привез с собой охотничью собаку по кличке Патрон. Солмаз не отходила от нее, с утра до вечера возилась она с добродушным псом: расчесывала шерсть железным гребнем, привязывала на шею красный бант. И целый день кормила Патрона: тащила ему все — от кунжута до арбузных семечек, и пес не отходил от своей щедрой покровительницы.

Когда после окончания работы хозяин рассчитался с Матвеем и тот уже собрался уходить, Солмаз вдруг обхватила Патрона за шею и залилась горькими слезами. «Не отдам!.. — сквозь слезы повторяла она. — Он мой! Не отдам!.. Мой!..»

Асли очень расстроилась, да и Халык был всерьез озадачен. «Надо же, как привязалась к собаке!.. — сокрушенно бормотал он, поглядывая на плачущую дочку. И обернулся к Матвею: — Может, уступишь собаку? Заплачу сколько скажешь!»

Тот нахмурился: «Я собаку не продаю! — Потом посмотрел на залитые слезами щеки девочки, заглянул в веселые собачьи глаза. — Так берите… Даром…»

И ушел. Ни разу даже не оглянулся. А ведь очень любил своего пса!..

— Отец! Помнишь, какой он был молодой?

— Кто?

— Патрон.

Меджид-киши перестал копать. Взглянул на дремавшего под деревом Патрона и укоризненно посмотрел на сына:

— Дуралей! Что мне пес — друг-приятель? — и снова взялся за лопату.

На веранде показалась Асли. Сказала что-то Пири и обернулась к Гюлендам: та, позвякивая, споласкивала посуду.

— Побыстрей управляйся! Тюфяком надо заняться — шерсть в комки сбилась!

Прикрыла ворот длинного цветастого халата и, облокотившись на перила, долго глядела, как работает Меджид-киши. Потом перевела взгляд на Патрона:

— Умид! Прогони собаку. Колодец опоганит!

Умид повернулся к Патрону. Как его прогонишь? Обижать старика не хочется…

— Давай-ка мотай отсюда! — тихонько, без всякой угрозы сказал он.

Пес даже ухом не повел. Ничто на свете его не тревожило, никого он не боялся. А подняться, сделать десяток шагов — это для него была мука. Умиду почему-то вспомнилось, как Матвей приезжал потом раза два из Евлаха взглянуть на собаку. Последний раз обнял пса, поцеловал… Погладил беспалой рукой по спине, по загривку, сказал, ни на кого не глядя: «Пес добрый… Хороший пес… Вы его любите…»

Больше Матвея в этих краях не видели. Халык сказал, что кровельщик свалился с крыши и разбился насмерть.

Вовремя помер мастер. Увидь он сейчас своего Патрона, сердце разорвалось бы…

Подбежал Пири. Расстелил под шелковицей старый коврик, бросил на него пухлый тюфячок, положил мутаку и быстро исчез в доме. Немного погодя он появился на веранде, неся в руках что-то завернутое в покрывало, и, тяжело дыша, стал спускаться по лестнице. Подошел, осторожно опустил на тюфячок свою ношу и развернул покрывало. Показалась белая голова, красные крошечные, лишенные ресниц глазки. Это жалкое создание, в комочек сжавшееся на тюфячке, была бабушка Миннет, мать председателя Халыка.

— Отдыхай тут… в тенечке… — сказал Пири, переведя дух.

Бросил взгляд на Асли, со скрещенными на груди руками замершую на веранде, чуть заметно усмехнулся и пошел к стоявшему за воротами газику.

Машина с ревом укатила. Асли по-прежнему стояла, скрестив руки на груди, и глядела на клубы пыли, поднятые умчавшейся машиной.

Умид не мог оторвать глаз от старухи. Он давно не бывал в этом доме, много лет не видел бабушку Миннет. Он представить себе не мог, во что она превратилась.

Бровей у нее не было, так же как и ресниц. Шея отсутствовала, белая круглая голова сидела прямо на плечах. Нос сплюснулся, вдавился в щеки, ярко-розовые, словно натертые розовой водой. Рот провалился, губы втянулись внутрь, и казалось, что бабушка Миннет все время застенчиво улыбается.

Умид заметил, что и отец поражен. Он долго глядел на бабушку Миннет, потом воткнул лопату в землю, медленно подошел к старушке и присел возле нее на корточки:

— Как твои дела, бедняга?

Бабушка Миннет моргнула глазками. Она никуда не смотрела, никого не видела. Даже зрачков не было видно в сплошной красноте ее глаз.

— Да… — проговорил Меджид-киши, полой рубахи вытирая пот со лба. — А какая была, э!.. Первая красавица была Миннет!.. — Он приблизил губы к сморщенному уху старушки. — Тебе ж небось все едино, Миннет?.. Хоть родниковая вода, хоть колодезная… Да, забыл, видно, про тебя всевышний!..

Старушка не разобрала ни слова, но подняла маленькие невидящие глаза к небу, и с дрожащих губ ее слетел звук, похожий на стон.

Меджид-киши поднялся.

— Вот и дивись мудрости господней!.. Сколько молодых каждый день на тот свет отправляет!.. — Заметил лежавшего неподалеку пса, схватил горсть земли, швырнул. — Пошел отсюда!..