Зеленая ночь

Малейка согласилась: «Верное твое слово. Мы ведь, сынок, с Джавадом родня, один корень. Так пускай от того корня ветви ветвятся. В тяжелое время дядя Джавад выручил нас с тобой. Кормил, поил. Мы у него кругом в долгу. Да и она сирота безответная, ни отца, ни матери у девочки…»

Если говорить честно, Гарибу и в голову не приходило жениться на Гюльсум. Нравиться она ему нравилась, но чтоб жениться!.. Конечно, если Джавад хочет. Он за Джавада умереть готов, не то что взять замуж его племянницу.

После того как Гариб согласился, настроение у Джавада понемногу стало налаживаться. Через два дня он поставил в мастерской вторую швейную машинку. «Я подумал, зачем нам еще мастерская? Одной хватит. Будем рядышком сидеть да работать».

Но тут случилась новая беда.

Как-то раз, когда подошло время обеда, Джавад встал и потянул за руку Гариба: «Пошли, заправимся!»

Гариб помотал головой: «Подожди, дядя, чего-то паршиво мне…» И положил голову на швейную машинку. Несколько раз простонал и закрыл глаза. В груди резало нестерпимо, будто кто ковырял ножом. Что же это? Бывало, у него последнее время побаливало, давило под ложечкой, но чтоб так… Мокрый весь: лицо, шея, грудь… Левая рука онемела…

Гариб попытался встать. Ноги были как ватные. Снова сел. Боль вроде стала отступать, но сердце будто сорвалось с места. Оно не билось ровными сильными ударами, а трепыхалось, как выброшенная на сушу рыба. Время от времени оно вообще переставало биться, и тогда Гариб широко раскрывал рот, чтоб побольше захватить воздуха…

Джавад с ужасом смотрел на серое лицо парня, покрытое мелкими бисеринками пота.

Не мешкая, он поймал машину, привез шурина домой и послал старшего сынишку к Гюльсум в аптеку. «Она вроде врача, с лекарствами дело имеет, должна знать, какое от чего».

Пришла Гюльсум, покусывая от смущения губы, посмотрела у Гариба язык, горло, оттянула нижние веки. «Я думаю, это печень». И дала какие-то таблетки.

В полночь приступ повторился, под утро — еще. Гариб лежал без сил, есть ничего не мог, только просил пить.

Гюльсум два дня не отходила от его постели. Когда начинался очередной приступ, девушка бледнела не хуже самого Гариба и, не умея помочь, надушенным платочком вытирала ему пот.

Гарибу не нравились таблетки, которые она ему давала, — от таблеток его мутило, — но нравилось, что Гюльсум с ним сидит.

Раз вечером, когда Гюльсум собралась уходить, Гариб, осмелев, коснулся ее руки и негромко сказал: «Не уходи». Гюльсум до полночи просидела возле него, пересказывая индийские фильмы, которые во множестве видела в Баку. Гариб не выпускал ее руки, держал он ее неумело, неловко, словно щупал пульс. Что там было в индийских фильмах, Гариб не вникал, он слушал ее голос, и на его бескровных губах скользила слабая, больная улыбка. След этой улыбки оставался на его лице и тогда, когда он заснул. Пока не начался новый приступ.

Приступы не прекращались. На третий день Гюльсум сказала Джаваду, чтобы позвал хорошего врача.

Джавад никогда не имел дел с врачами. Какой хороший, какой плохой? Положившись на удачу, он пригласил к Гарибу первого же врача, который вышел ему навстречу. Врач был молодой, лет двадцати пяти, но, похоже, знающий, потому что, увидев лекарства, принесенные Гюльсум, улыбнулся и покачал головой. «Выбросьте. Это от дизентерии лекарства, от поноса». Кривыми быстрыми буквами врач стал писать рецепт. Джавад стоял возле него, но, сколько ни старался, не смог разобрать ни одного слова, а потому окончательно убедился, что перед ним настоящий специалист. «Будете давать больному по столовой ложке три раза в день. И вот эти таблетки, — врач протянул второй рецепт. — Болезнь желудочная, а потому необходима строгая диета. Ничего жирного, мясо вареное, протертое. Вообще все в протертом виде. И без соли».

«Протертое… Без соли… Какая же это еда?» Джавад позвал жену, и врач подробно объяснил женщине, какая должна быть диета.

Кендиль кивала, стараясь понять и запомнить, но поняла только одно: от такой еды не то что больной — здоровый ноги протянет.

Джавад проводил доктора до ворот и сунул в кармам его кримпленовых брюк заранее приготовленную десятку. Молодой врач покраснел, как девушка, и смущенно забормотал, что это лишнее, потому что его долг…

Прошла неделя, прошло десять дней. Гарибу становилось все хуже. Приступы не прекращались. Протертая, безвкусная пища, которую со слезами на глазах подавала ему сестра, вызывала у него отвращение. Гариб ничего не ел, с трудом поднимался по нужде.

Молодой врач, похоже, был человек понимающий, но Джаваду почему-то не верилось, что это у Гариба желудок. Уж больно похожи его приступы на те, что случались с его отцом Новрузом, пять лет назад умершим от болезни сердца. Джавад старательно отгонял от себя эту мысль, но она не отставала: все так — и боль, и эта смертельная бледность, и пот ручьями… Каждый день Джавад приводил нового врача. Каждый ставил диагноз, каждый прописывал лекарства. Диагнозы были разные. Один — типун ему на язык! — брякнул, рак, мол, у парня. Но про сердце никто, слава богу, не заикался.