Зеленая ночь

— Чего ты пугаешься, дядя Алияр? Смех — это рефлекс, вроде кашля и чиханья. Не веришь? У врача спроси. В организме человека есть три главные жилы. — Муршуд стал поочередно загибать пальцы: — Жила кашля, жила чиханья, жила смеха. Усек? Так вот, как ослабнет одна из этих жил, так человека то в кашель кидает, то в чих, а то — в смех. Сейчас, видишь, жила смеха у меня слабину дала. Это вроде как болезнь, понимаешь? А ты-то сам разве не смеешься никогда?

Лицо Алияра посерело, но связываться с Муршудом ему явно не хотелось. Он стянул шапку с головы, отряхнул ее об колено и снова натянул на голову.

— Будь ты неладен, каверзник чертов! — ответил он и пошел смотреть за разгрузкой.

Уста Сафар посмотрел ему вслед насмешливо и спросил у Муршуда:

— Где же это ты изучил про науку о жилах?

— Я-то? Нигде. Будь у меня терпение науки изучать, я бы десятилетку окончил. — Муршуд поднял транзистор и поставил себе на колено. — А я шестой класс насилу одолел.

К мастеру подошел Барат и упрекнул:

— Ну вот и кирпич тебе. А то разворчался.

Сафар, продолжая сидеть, задрал голову к небу.

— А солнце где, видишь? Что это за работа, когда люди от жары сомлели? В утреннюю прохладу начинать надо.

— Не выступай! Ораторствуешь ты много, Сафар, на это тебя никто пока не уполномочивал.

Сафар поднял вверх длинный козырек кепки, надвинутой на самые брови, и сказал:

— По твоей вине мы два дня бездельничали, Барат. И ты мне рта не затыкай, понял? А то ведь я не погляжу, что ты начальник.

Барат несколько опешил от такого отпора.

— Что поделаешь, если кирпичный завод не поспевает за строительством? — примирительно заговорил он. — При чем тут я…

— А две машины кирпича, что ты давеча бухгалтеру Кериму продал? — перебил его Сафар. — Если б ты доставил их сюда, мы бы не сидели без дела.

Ни один мускул не дрогнул на лице Барата. Осторожно почесывая холеным мизинцем подбородок, он спросил, улыбаясь:

— А ты уверен, что я продал? Может быть, подарил?

— А ты свое дари, а государственное не тронь! — отрезал уста.

Барат кинул быстрый взгляд на Муршуда — тот с безразличным видом щелкал переключателем транзистора.

— Хороший у тебя агент, мастер, — сказал прораб, направляясь в контору, но шага через два остановился и обернулся к Сафару: — А что, может, поменяться нам местами, Сафар? Ты становись прорабом, а я…

— Не торопись, Барат, — прервал его мастер. — Ты ведь каждый день руки свои простоквашей мажешь, чтоб, не дай бог, не почернели. Не твоими руками кирпич класть. — Он встал на ноги, схватил свою потрепанную кошелку и рубанул: — Ухожу я, Барат. А ты становись на мое место да повкалывай. Посмотрим, что из этого выйдет.

Прораб деланно улыбнулся.

— Скатертью дорога, Сафар, — сказал он. — Поглядим, на что жить станешь.

— А это не твоя забота… Я себе гармоникой на жизнь заработаю.

Случилось все так быстро и неожиданно, что все повскакали с мест, но никто не преградил дорогу уста Сафару. Уходя, мастер оглянулся на Заргелем. Прикусив уголок своей косынки, она смотрела на него во все глаза.

Муршуд тронул Ахмеда за локоть:

— Что делать будем?

Но, как ни тихо спросил Муршуд, Барат расслышал.

— Не беспокойся. Для тебя работа всегда найдется, — усмехаясь, он почти вплотную подошел к Муршуду. — Возьми ведро воды, чистую тряпку и вымой как следует мою машину…

Муршуд крепко прижал к груди транзистор, стараясь унять дрожь в руках. Он не знал, что ответить.

Ослепительно белые зубы Барата сверкнули в улыбке:

— Какая тебе разница, за что зарплату получать? Работа есть работа.

У Ахмеда от волнения пересохло в горле, он видел, что терпение Муршуда на исходе.

Барат явно перегнул, и это понимали все, и даже Алияр-киши, изумленно схватившийся за козырек своей пыльной шапки, и Заргелем, в лучистых глазах которой читалась тревога…

— Разве ты не мойщик машин по специальности? — издевательски улыбаясь, спросил Барат.

— Уймись, Барат! — судорожно проглотив противный ком в горле, глухо сказал Муршуд. — Я не слуга тебе!

Вдруг прораб ладонью легко шлепнул Муршуда по губам:

— Ты — доносчик!

Глаза Муршуда сузились. Ахмед посмотрел на гладкий пухлый подбородок прораба, как ему показалось, специально созданный для того, чтобы быть разбитым в кровь железным кулаком Муршуда. Но Муршуд не двигался. Покусывая нижнюю, губу, он смотрел на белозубый рот Барата.

Ахмед понял, что Муршуд не поднимет руку на начальника, и почему-то с сожалением вздохнул. Мускулистые руки Муршуда на глазах у него словно бы превратились в тряпичные, набитые соломой; литое, бронзовое тело лишилось вдруг своей красоты и силы. Ахмеду до слез стало жаль друга.

Барат взглянул на транзистор, хрипевший в руках Муршуда.

— Выключи! — приказал он, теперь уже явно желая унизить парня.

Муршуд усилил звук.

Барат заорал:

— Выключи, говорю тебе!

Муршуд довел громкость до предела. Музыка заглушила все шумы на строительной площадке. Столкнувшись взглядом с Муршудом, Барат вдруг замолчал, повернулся и отошел в сторону.