Зеленое платье Надежды

Вскоре холодильник был помыт, поставлен вариться холодец. Если бы не мороз, Надежда помыла бы ещё и окна, такая в ней бурлила жажда разобраться во всём. Встряска грозила даже антресолям, неприкосновенным залежам семейного хлама, а вопросов становилось только больше.

Обретя душевное равновесие, Зоя Сергеевна выключила магнитофон и вышла «в мир». Первое, что она увидела, это баррикаду из стола и табуретки, а сверху торчали дочкины ноги. Душевное равновесие рухнуло.

— Надежда слезай, мне надо с тобой поговорить.

«Только не это» — подумала дочка, сдувая пыль с бровей, но послушно вылезла из тёмного чрева антресоли.

— Я очень стараюсь, надеюсь, ты заметила это, не вмешиваться в твою взрослую жизнь…

Звонок городского телефона прервал Зою Сергеевну на самом взлёте пафосной речи, это была её подруга.

«Слава Богу, это надолго».

Надя оглядела результаты своей «уборки» и поняла, что на их ликвидацию понадобится много времени и принялась разбирать баррикаду.

«Может, мне позвонить самой? И что я скажу? Привет, я та самая алкоголичка, что приставала к другому? Может, спросить о его планах на праздники? Это ещё хуже чем: сегодня я твоя».

К тому времени, как Зоя Сергеевна закончила свой обмен новостями с подругой, в квартире был восстановлен привычный порядок, а её дочь читала книгу в своей комнате или делала вид, по крайней мере, тема разговора была забыта.

— Доченька… может давай поставим настоящую живую ёлку? Ничего, что нас не будет дома, зато будет пахнуть смолой. Как тебе идея?

— Если хочешь, я могу сходить за ёлкой и нарядить её. Тогда снова придётся лезть на антресоль, за игрушками.

— Если ты не хочешь, то не надо. Просто, мы так давно этого не делали, уже… лет десять.

— Девять, мам.

— У тебя что-то не ладится, дочка?

— Нет, мам, у меня всё нормально. Просто… не могу привыкнуть к новой работе, иногда я ошибаюсь…

— А кто не грешен? Я хочу чтобы ты была счастлива… во всяком случае, счастливей меня.

— Мам…

— А что «мам»? Это правда, я не хочу чтобы ты была матерью — одиночкой, но одновременно я не хочу, чтобы ты жила с каким-нибудь уродом, ради сохранения семьи, нет. Я хочу чтобы ты была счастлива по-настоящему, а это очень трудно, нужно много работать. В общем, это я к тому, чтобы ты не пугалась трудностей, а смело шагала вперёд, ведь преодолеть страх это самое важное. «Смелость города берёт» — слыхала такое выражение? Я не призываю тебя быть хамкой, а просто, не останавливаясь, шагать вперёд, понимаешь?

— Да, мам.

— Ну, и хорошо. Когда ты собираешься запекать утку? Я спрашиваю, потому что мне тоже нужна будет духовка.

— Завтра буду. Мам, мне не хочется идти к Лариске.

— Почему? Я тебе о чём только что говорила?

— Я ничего не боюсь, во всяком случае в Ларискином доме, просто не хочется.

— Ну, смотри сама. Я с тобой остаться не смогу…

— Не надо.

— А ты обещай подумать ещё раз. Ладно?

— Хорошо.

Ей действительно не хотелось идти к старым школьным друзьям, там она всех знала и ей с ними было хорошо, но слишком спокойно, а ей сейчас хотелось бури.

— Я буду смелой.

Глубоко вздохнув, Надя набрала номер телефона Толика, с замиранием сердца ждала соединения, но он оказался «не доступен», что её взбесило. Она перепрыгнула через свой страх, а он видите ли не доступен, какая наглость!

Она отключила телефон и продолжила убираться.

20

А Толик в это время спал, нельзя сказать, что безмятежно, но спал, не подозревая о бушевавших штормах над его головой. После расставания с Надеждой, он в смятении прошёл пешком полгорода и очутился дома только утром. И теперь с большим трудом выкарабкивался из тревожного сна.

То ли день, то ли вечер, угнетающая и безжизненная серость вполне соответствовала настроению проснувшегося Толика. Сквозь пелену дремоты, проступили события прошлой ночи и сон как рукой сняло.

«Кошмар. Ужас. Как быть? Надо же что-то делать. А что?»

Желание что-то делать запустило механизм мышечных реакций, всё тело напряглось. Толик отбросил подушку, одеяло и резко вскочил. Он возбуждённо побегал кругами и открыл окно, в комнату проник бодрящий морозный воздух.

«Она мне этого никогда не простит».

Не взирая на обещание данное родителям, не курить в комнате, он не смог сдержаться и закурил, по пояс высунувшись в окно. Снаружи всё было, как обычно в зимний день. Внизу суетились люди, проезжали машины. Мир был серым, как его тоска. Сигарета не принесла никакого удовлетворения, с таким же успехом можно было пожевать земли, а вот свежий снег, собранный с отливов окна, умыл лицо и охладил пыл. Вода, стекающая по щекам, холодила кожу, как непролитые слёзы. Толик закрыл глаза и подставил мокрое лицо ветру, постепенно он почувствовал облегчение.

«Нет, конечно, откладывать можно бесконечно, но сначала всё-таки придётся попросить прощения».

Порывшись в карманах, он нашёл телефон без признаков жизни, он совсем забыл, что избавился от симкарты. Надо было срочно раздобыть новую.

Сидящие перед телевизором родители очень удивились, когда мимо них, одеваясь на ходу и бормоча что-то себе под нос, проскочил их сын. Хлопнула входная дверь и они переглянулись.

— Куда это он?