Зеленое солнце

— Ты какого черта тут забыла? — проорал Стах уже в полный голос.

— Это тебя бес попутал! — наконец, визгливо выкрикнула Ляна и потрясла перед его носом бумагами. — На старости лет — такое выдумать!

— Я понятия не имею, о чем ты, но меня чрезвычайно интересует, какого хрена ты рылась в моих бумагах! С каких это пор у нас такое позволено?

— А вот я сама себе позволила, — всплеснула она руками. — Взяла и позволила. Давно надо было! Но хоть теперь вот узнала, что ты у нас, оказывается, ребеночка решил завести. Нормальные люди в твоем возрасте внуков заводят, а ты! Да еще как?! Уж если так невтерпеж, так хоть бы женился.

Стах уставился на нее острым, жгучим, злым взглядом. Ноздри его дрогнули, и по тому, как он сунул руки в карманы и двинулся к ней, можно было угадать тихое бешенство, внезапно овладевшее им, почти всегда контролировавшим себя и окружающих.

— Как папенька наш, да? На босой селянке? Чтоб потом кого-то типа тебя под кустом найти?

— Что же ты такое говоришь-то, Сташек! — запричитала Ляна. — Бога не боишься — людей побойся! Что они скажут. А сейчас так и вовсе о другом думать надо! Назара надо выручать, он у нас один.

— Это у тебя! — проорал Стах. — Это у тебя Назар один. А у меня нет никого! Ты думаешь, вы семья? Черта с два вы семья! Я вас терплю всю жизнь, потому что отцу обещал о тебе заботиться. О тебе, а не о байстрюке твоем!

— Но он же все для тебя делает! Все, что ни скажешь! Неужто не заслужил?

— Он хлеб с моего стола ест. С моего, блядь, стола! И живет припеваючи, ни о чем не заботясь. Что еще он заслужил, по-твоему? Что. Он. Заслужил?! Озвучишь или мне сказать?

— Сташек… — громко всхлипнула Ляна. — Что же ты…

— Хера ему, а не наследство, поняла? Думаешь, я не знаю, о чем ты мечтаешь все эти годы? Думаешь, не понимаю, почему его здесь держишь, возле юбки? Почему лебезишь, угодить пытаешься, его под меня подстраиваешь? На бабки мои позарилась? Как Митьки не стало, так руки и тянешь? А я обломал тебя своими планами, да? Будет у меня наследник. Прямой, самый близкий, плоть от плоти! Потому губу закатай и забудь. А Назарчик твой, раз мозгов не хватило не попасться, останется за решеткой. Ни копейки на него больше не потрачу. Повезет, если адвокат толковый и дело вывернет. А нет — так нет. Дураков надо учить, Ляна!

Она лишь бледнела, пока он говорил, а когда наконец замолчал, еле слышно выдохнула, едва переведя дыхание:

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍- Воды…

— В графине возьми, актриса, блин!

Но Ляна уже задыхалась, чуть шевеля губами и без сил сползая по стулу. По загривку пробежали крупные капли холодного пота, когда до Стаха дошло. Удар сердца. Его, а не ее. И он метнулся к столу, за которым всего несколько минут назад застал сестру, и подхватил ее за плечи.

— Лянка, нитроглицерин с собой? — выкрикнул Станислав Янович, свободной рукой открывая графин. Но она ничего не отвечала, уставившись в потолок расширившимися зрачками. После этого были рваные, шарящие движения по ее карманам в поисках заветной пластинки таблеток, он заставил ее проглотить одну, после чего она захрипела, забулькала, и вода пошла носом. Потом набирал номер скорой, вез ее в больницу, стоял под дверью реанимации, а в ушах все еще отстукивало сказанное им напоследок «Актриса, блин!»

И не понимал, как дошел до этой самой точки. За грудиной жгло, а ему казалось, что пока жжет — значит, и Ляна еще жива. Потому ничего с этой болью не делал, думая — не дай бог отпустит. А когда к нему после операции вышел врач и выдал: «Станислав Янович, вы бы домой уже ехали, нечего тут сейчас торчать. Если будут новости, мы вас известим», — устало потер виски и мрачно спросил: «А возможны ли хорошие новости, а?».

«Ну, мы не боги. И не от нас здесь зависит. Прооперировали. Что сможем, то сделаем, но гарантий никаких не дам».

Парадокс. Он возомнил себя богом и угробил сестру. А этот хирург не признает за собой ничего божественного. Ни прав, ни функций. Но делает все возможное во спасение.

Врача Стах послушал. Вызвал такси и свалил. Спать — не спал, не получилось бы, наверное. Вернулся в кабинет, сел на диван, курил и глядел на то самое кресло, в котором она… услышала то, что он говорил. И продолжал покрываться ледяным потом от мысли, что это все было последним, что Ляна слышала.