Зеленый дом

Одной обечайки, да двух лоскутов,
да палочек — хватит вполне,
чтоб был барабан немудреный готов,
а с ним — и конец тишине:
затми же рассудок и дух опали,
и пламени кровь уподобь,
раскатом глухим то вблизи, то вдали
бурли, барабанная дробь!

С восторгом, заслышав побудку твою,
выходят в атаку полки,
солдаты живей маршируют в строю,
дружней примыкают штыки.
И в джунглях гремит негритянский тамтам,
взрывая ночную жару,
за духами злыми гонясь по пятам,
сородичей клича к костру.

Так дождь барабанит впотьмах по стеклу
и листья с размаху разит,
так пальцами некто стучит по столу
и гибелью миру грозит, —
гремит барабан, ежечасно знобя
того, кто в бездумном пылу
в Ничто увлекает других и себя,
твердя барабанам хвалу.

Хвала отчаянью

Отчаянье, остаток
надежды бедняка!
Миг промедленья краток,
а цель — недалека:
негоже обессилеть,
не довершив труда:
веревку взять, намылить
и прянуть в никуда.

Ты — всех недостоверней
средь образов земли:
ты носишь имя зерни,
ножа, вина, петли, —
страданий вереница,
соблазнов череда —
ты — сумрачный возница,
везущий в никуда.

Кто пал в твои объятья —
уже не одинок.
Тебя в себе утрать я —
я б дольше жить не смог.
Побудь со мной до срока,
дай добрести туда,
где встану я пред око
Последнего Суда.

Конец лета

По стеклам ливень барабанит,
последний флокс отцвел в саду.
Я все еще бываю занят —
пишу, работаю и жду.
Пусть кровь порядком поостыла,
пусть немощей не перечесть —
благодарю за все, что было,
благодарю за все, что есть.

До щепки вымокла округа;
пусты скамейки; вдалеке
под рваным тентом спит пьянчуга,
девчушка возится в песке.
Переживаю виновато —
а в чем виновен я — Бог весть —
и тот потоп, что был когда-то,
и тот потоп, что ныне есть.

По стеклам ливень барабанит,
внахлест, настырный и тугой;
но прежде, чем меня не станет,
я сочиню стишок-другой.
Хоть жизнь меня не обделила,
но не успела надоесть:
благодарю за все, что было,
благодарю за все, что есть.

Насущное дело: хочу, не хочу…