Зеленый луч №3 2018

Вот и ее девочка встанет когда-нибудь у плиты с этой ложкой, но плакать не будет, нет. Она станет напевать какой-нибудь модный веселый мотивчик. И двое детей будут теребить полы ее яркого красивого халата – девочка, похожая на нее саму, и мальчик, похожий на Виталия…

Виталий пришел на кухню, переодевшись в мятую футболку и широкие домашние брюки, ссутулившись, уселся на свое любимое место, в угол, скрючился там и закрыл глаза. Вот таким его никто никогда не видел – ни географичка, ни англичанка, никто-никто… Теперь он был ее собственностью. Только ее изголодавшейся собственностью.

Ирина спешно поставила перед ним наполненную до краев тарелку. Он принялся опустошать ее и объясняться:

– Ну прости… задержался… конец года…

Ирина молчала.

– Само собрание-то закончилось в восемь. А и после – смотрю – не расходится никто… Сначала Белова пристала, все пятерки, кроме рисования… Чуть не плачет… Обещал договориться с Романычем – не портить же табель девчонке из-за какого-то рисования… Ну и пошли все: у кого – три… у кого – два… У Лысикова две двойки в четверти. Просили не оставлять на второй год. Обещали все лето ходить… Корнеев опять разбил очки Соколовой. Родители Соколовой потребовали денег… Оно и правильно, конечно… Всякий раз очки покупать…

Среди всех этих фамилий, которые Ирина слышала каждый вечер, среди проблем, которыми она, сама не желая того, жила, только эта история и заинтересовала ее.

– Опять?! Он, наверное, в нее влюбился!

– Да не… Она такая страшненькая… Еще мать Дудина подходила. Она, оказывается, разводится с мужем. Вот Дудин и скатился на тройки, переживает…

Ирине снова стало скучно.

– Знаешь, – перебила она, – Малюська сегодня сказала «кои».

– Что такое «кои»?

– Творог.

– Налей чаю. Плакала?

– Да. – Ирина опустила лицо в ладони и стала тереть глаза до тех пор, пока не стали появляться, наплывая друг на друга, желтые пятна, и тихо повторила: – Да. Утром плакала, после обеда плакала, на ночь плакала. Она целыми днями плачет. Я так устала.

– Иди спать. Я сам помою посуду.

– Да…

– Чашек, блюдец, тарелок
Не уберечь от падений, —

зашептал Виталий. Шум воды заглушил его бормотание.

Ирина взяла со стола детскую бутылочку с водой и ушла в комнату. Там, в полумраке, повисшем на узкой полоске света, упавшей из приоткрытой двери, и каких-то неустойчивых отблесках в окне, она осторожно добрела до подоконника и поставила бутылочку рядом со своей фотографией, сделанной много лет назад, здесь, в этом городке, в фотомастерской на улице Ленина, рядом с музыкальной школой.

Два раза в неделю, по средам и пятницам, она ходила в музыкальную школу. Так случилось, что в те же дни, в то же самое время ходил туда и Виталик. Чтобы дойти до музыкальной школы, надо было пройти всю улицу Советскую, из конца ее в начало. И как раз в тот момент, когда по ужасной, неровной, земляной дороге Ирина выходила на Советскую, туда же с другой стороны, с бугра, спускался на велосипеде и он. Ирина сворачивала налево и шла свой долгий путь в сто с лишним домов, а он, вместо того чтобы свернуть направо и ехать тем же путем, со свистом пролетал прямо и, объехав квартал, оставленный Ириной позади, снова выезжал на Советскую уже на следующем перекрестке. Но, опять-таки не сворачивая, объезжал квартал, образуемый этой улицей, уже с другой стороны, и вновь выезжал на Советскую. Так и добирались они до музыкалки: она – прямо, он – зигзагами. И скорость ее прохождения по прямой от перекрестка до перекрестка была равна той скорости, с которой он доезжал до Советской своим странным кружным путем. Они встречались на каждом перекрестке.

Это – одно лишь это – дало ей право заявить тогда брату, что тот мальчик тоже очень сильно в нее влюблен, и вообще, когда они вырастут – они поженятся. Брат к этой новости отнесся равнодушно. Для него это было куда менее значительным, чем, например, виденный ими накануне в чахлой рощице за городом труп коровы, раздувшийся под палящим солнцем так неправдоподобно, что, казалось, скоро лопнет. Или же скандал, разразившийся в бабулином доме, после того как они вместе нашли старинный нож, воткнутый в поленницу где-то на уровне их коленок, и вытащили его, и играли с ним. Скандал был и в самом деле примечательным. Им было абсолютно непонятно, почему бабуля ругалась так сильно, как не ругалась никогда ни до, ни после. И никогда более они не притрагивались к этому ножу, который она тут же и воткнула на прежнее место. Никогда – пока бабуля была жива…