Зеленый свет

Спустя неделю мне доверили обслуживать столы самостоятельно. Девяносто процентов посетителей составляли чернокожие мужчины, десять процентов – чернокожие женщины, подруги этих самых мужчин. Восемьдесят процентов посетителей были неженатыми и приходили в «Кэтфиш-стейшн» не столько слушать блюз, сколько ухлестывать за Тэмми, так что к белому парню-официанту особой приязни они не испытывали. Это отражалось на размере чаевых. В конце одного вечера мне досталось 32 доллара, а вот Тэмми набрала 98 долларов.

Следующие два года, с четверга по субботу, я работал официантом в «Кэтфиш-стейшн». Многие посетители в конце концов стали мне друзьями и со временем сами садились за «мои» столы. Многие, но не все. Мы с Тэмми тоже подружились, но мне, как и всем остальным мужчинам, посещавшим заведение, не досталось даже поцелуя в щеку. Хотя я очень старался. А еще так и не смог заработать чаевых больше, чем она.

С Хомером мы дружим уже много лет. В прошлом году вместе ходили на футбол, смотреть игру «лонгхорнов».

ЗЕЛЕНЫЙ СВЕТ

Теперь, когда я работал в «Кэтфиш-стейшн», у меня завелись деньги, но не то чтобы много, и от бесплатной выпивки я не отказывался. Однажды я пригласил свою подругу, Тоню, в бар отеля «Хайятт», где барменом был мой одноклассник Сэм. Бесплатная выпивка.

– Две водки с тоником, Сэм.

Он принес нам коктейли и сказал:

– Вон там, за стойкой, сидит тип, который приехал снимать кино. Он торчит у нас каждый вечер. Давай я вас познакомлю.

Так я познакомился с единственным и неповторимым Доном Филлипсом. Я поздравил его с приездом в Остин. Оказалось, что мы оба увлекаемся гольфом, и разговор зашел о гольф-полях, на которых нам довелось играть. Дон тоже пил водку с тоником. С удовольствием.

Несколько часов спустя Дон, взобравшись на стул, что-то вещал, а распорядитель бара безуспешно пытался его утихомирить. Когда стало ясно, что утихомириваться он не намерен, его выставили из бара.

Я пил вровень с Доном, утихомириваться тоже не собирался, поэтому нас обоих бесцеремонно выпроводили из отеля. В третьем часу ночи Дон взял такси и предложил подвезти меня до дома. Я согласился, потом вытащил косячок, и мы закурили.

– Мэттью, а ты где-нибудь снимался? – спросил Дон.

Я честно сказал, что на полторы секунды мелькнул в рекламе пива «Миллер-лайт» и засветился в музыкальном клипе Триши Йервуд.

– Я сейчас подбираю актеров для одного фильма. В нем есть небольшая роль, на которую ты подойдешь. Завтра утром, в половине десятого, приходи по этому адресу, возьмешь сценарий. Я помечу твои три сцены.

Тут мы подъехали к моему дому. Я попрощался с Доном и вышел из такси.

На следующее утро, к половине десятого (то есть в то же самое утро, только на шесть часов позже), я приехал по указанному Доном адресу, где мне вручили сценарий с моим именем на обложке и записку от Дона: «Вот сценарий, персонажа зовут Вудерсон. Пробы начинаются через две недели».

Сценарную реплику, которая дает толчок к пониманию роли, я стал называть «стартовой». В сценарии фильма «Под кайфом и в смятении» такой репликой для меня стало:

«Знаешь, чувак, вот поэтому мне и нравятся выпускницы. Я старею, а они всегда одного возраста».

Вудерсону двадцать два года, но он все время ошивается у школы. Эта реплика раскрывает его внутренний мир и становится энциклопедией его души. Я вспомнил своего брата Пэта. Он учился в старших классах и для меня, одиннадцатилетнего, был настоящим героем. Однажды, когда его «шевроле-камаро Z28» был в ремонте, мы с мамой поехали забирать Пэта после уроков. На стоянке Пэта не оказалось.

– Куда он подевался? – спросила мама.

Я покрутил головой во все стороны и сквозь заднее окно увидел Пэта. Он стоял в тени школьного двора, ярдах в ста от нас, на площадке для курильщиков, согнув ногу в колене, небрежно опираясь о кирпичную стену, и как ни в чем не бывало покуривал «Мальборо» – круче Джеймса Дина и на два фута его выше.

– Вооон… – начал я и тут же умолк, сообразив, что за курение ему влетит от мамы.

– Где? – уточнила мама.

– Нет, показалось.

В тот момент мой брат – то, как он стоял, как расслабленно опирался о стену, как небрежно курил сигарету, – представился мне, одиннадцатилетнему, романтическим воплощением невероятной крутизны. Великаном десяти футов ростом. Он навсегда запечатлен в моем сердце и памяти.

И вот из этого образа одиннадцать лет спустя и родился образ Вудерсона.

На подготовку к кинопробам у меня было десять дней. Я вжился в образ. Но поскольку формально это было собеседование о приеме на работу, я побрился и надел свою лучшую рубашку, аккуратно заправив ее в брюки. Когда я приехал на пробы, Ричард Линклейтер – Рик, режиссер, – посмотрел на меня и спросил:

– Это ведь не твой типаж?

– Верно, – ответил я. – Но я его знаю.

Я откинулся назад, полуприкрыл глаза, зажал сигарету между растопыренных пальцев и показал ему моего Вудерсона.

Меня утвердили на роль.

Линклейтер попросил меня не бриться.