Меня начали терзать сомнения. «Ты должен делать то, что подобает творческому человеку, Макконахи. Смотреть артхаусные фильмы в артхаусных кинотеатрах, а не блокбастеры в „Метроплексе“. Тебе недостает независимости. Нужно быть более эксцентричным и менее дружелюбным». Я решил носить рубашку навыпуск.
И продолжал смотреть блокбастеры. В очередной понедельник я рассказал о просмотренном фильме, и мои сокурсники начали недовольно бормотать: «Большие студии выпускают всякую дрянь… продажная корпоративная Америка…»
– Погодите-ка, – возразил я. – Объясните мне, пожалуйста, почему эти фильмы – дрянь. Что в них плохого? Что вам в них не понравилось?
Все замолкли и стали переглядываться. Наконец один из них ответил:
– Вообще-то… мы их не видели. Просто знаем, что это дрянь.
– Да пошли вы все! – не выдержал я. – Вы заранее считаете дрянью все то, что пользуется популярностью.
И после этого я перестал стыдиться того, что был и членом студенческого братства, и студентом кинематографического факультета.
А рубашку я снова стал заправлять в брюки.
Меня всегда интересовали различия в поведении и культуре разных народов. Мне нравилось искать и находить общий знаменатель ценностей, фундамент, кроющийся под нашими различиями. По вечерам мы с приятелями-студентами тусовались на Шестой улице, только они предпочитали бары, где можно было снять девчонок из студенческих обществ, а я уходил в «Кэтфиш-стейшн», душное заведение с преимущественно чернокожими посетителями, где подавали жареного сома, наливали пиво и играли блюз. Туда было не протолкаться, когда выступал саксофонист Кайл Тернер или давала концерт слепая группа
Как-то раз перед закрытием, расплачиваясь с Лароном за шесть выпитых бутылок, я сказал ему, что хочу устроиться к нему на работу, официантом. Заработок «модели рук» был скромным и весьма нестабильным, а деньги были нужны. Вдобавок я любил блюз. Ларон рассмеялся. Я был единственным белым посетителем кафе.
– Я не шучу, – сказал я. – Мне деньги нужны, и музыка нравится.
Он снова захохотал, а потом с минуту смотрел на меня.
– Ну ладно, обалдуй хренов. – Он вытащил ручку и что-то написал на чеке. – Во вторник утром, к девяти, приходи по этому адресу и спроси Хомера. Он – хозяин кафе. Я ему про тебя скажу.
В назначенное время я пришел по указанному адресу, тоже на Шестой улице. Это был просторный клуб, куда вскоре и переехало «Кэтфиш-стейшн». Посреди зала огромный негр – в нем было фунтов 340, а то и больше, – в белом комбинезоне уборщика, обливаясь потом, елозил шваброй по бетонному полу. Еще один негр стоял за барной стойкой и занимался какой-то бухгалтерией.
– Хомер? – спросил я.
Негр за стойкой не шелохнулся. Второй продолжал орудовать шваброй.
– Хомер Хилл? – повторил я погромче.
Человек за стойкой склонил голову к правому плечу:
– Ну, я это.
– Меня зовут Мэттью. Меня к вам прислал Ларон. Я хочу устроиться официантом в «Кэтфиш-стейшн».
– А, да, – небрежно бросил он. – Бери швабру и помоги Карлу убрать мужской туалет.
Карл повернулся и шваброй стал толкать ведро с водой к туалетам, на ходу указав мне на еще одно ведро и швабру у стены.
Я такого не ожидал. Улыбнулся. Хомер без улыбки смотрел на меня. Тогда я взял ведро, пошел в мужской туалет и стал мыть пол с таким усердием, будто собирался отнять работу у Карла.
Минут черед пятнадцать, когда я отмывал унитаз, послышался голос:
– Ладно, бросай швабру.
Я обернулся. В туалете стоял Хомер.
– Ты правда хочешь работать у меня официантом?
– Правда, – сказал я.
Хомер покачал головой и хихикнул:
– В четверг вечером, к шести, приходи в «Кэтфиш-стейшн». Будешь помогать Тэмми, она тебе покажет, что и как делать.
В четверг вечером я пришел в «Кэтфиш-стейшн» без четверти шесть. Я был частым гостем в заведении, Тэмми меня помнила, но ей пришлось не по нраву, что теперь меня надо учить обслуживанию. Тэмми была королевой заведения, а я вторгся на ее территорию и покусился на ее чаевые. Однако же за три вечера Тэмми научила меня всему: где отмечать приход на работу, как управляться с кассой, где оставлять заказы для кухни, какую долю чаевых давать поварам, какие столы я буду обслуживать и к каким посетителям, отличавшимся особенной щедростью, мне не позволено ни подходить, ни даже глядеть в их сторону.