Зелимхан

Начальник Веденского округа, как мы знаем, имел

свои счеты с харачоевским абреком. (То, что он в свое

время дал благословение Чернову, Дубов отнюдь не

считал делом несправедливым!) Полковник не

собирался оставлять Зелимхана в покое. Теперь, когда сын его

для безопасности был отправлен в Грозный, он перешел

к действиям, но действиям хитрым. Это он, Дубов,

придумал коварную засаду для Зелимхана, зная, что сын

Гушмазуко не удержится от искушения свести кровные

счеты с семьей Адода. При этом полковника не

смущало, что он подводит под удар сына харачоевского стар-

шины, который дал ему солидную взятку за то, чтобы

он уничтожил весь род Бахоевых.

Зелимхана, к сожалению, захватить не удалось, но

начальник округа все равно получил в свои руки

важный козырь. Убив сына харачоевского старшины,

Зелимхан, бесспорно, совершил тяжкое преступление,

и у Дубова были сейчас вполне законные основания

для самого безжалостного преследования его.

Сопротивление, которое абрек оказал представителям закона,

намеревавшимся арестовать его, еще усугубляло его

вину.

Дубов давно принял решение, и теперь у него был

веский повод. Узнав, что раненый помощник пристава

скончался в лазарете, полковник вызвал к себе

начальника крепостного гарнизона и приказал:

— С завтрашнего дня подготовьте солдат для

воинского постоя в ауле Харачой.

— Там же не у кого! Ведь в Харачое живет одна

голытьба, — удивился начальник гарнизона.

— Пусть режут скот, пусть шкуру с людей снимут,

а надо проучить этих дикарей. Понятно вам? —

закричал Дубов.

— Понятно, господин полковник, есть снять шкуру

с этих дикарей, — отчеканил начальник гарнизона.

На следующий же день Гушмазуко отправился к

кадию. Несмотря на то, что нагрянувшие беды

значительно расширили его кругозор и научили осторожности, он

просто никак не связывал всего этого с религией.

Кадий был в его глазах представителем высшей правды

для мусульманина.

Оба-Хаджи встретил Гушмазуко довольно

радушно.

— Да благословит всевышний ваш очаг и ваше

спокойствие. Как поживаете? — приветствовал старый

горец святого отца.

— Благодарим аллаха, жив и здоров. Как вы

поживаете? — спросил в ответ кадий.

Дальше разговор вязался плохо. Гушмазуко не знал>

с чего ему начать, а кадий ждал, что скажет ему

посетитель.

— Как семья? Какие виды на урожай? — прервал

наконец неловкое молчание кадий.

— Слава аллаху,, всходы хороши. Если дожди

будут, думаю, сумеем собрать кукурузу на прокорм

семьи.

— Если ниспошлет аллах, — важно заметил кадий,

молитвенно воздев очи.

— Вот с семьей у меня, кадий, большие неполадки...

— Да, да, знаю, очень нехорошо получилось, —

перебил его Оба-Хаджи.

«Наверное, уже знает об убийстве сына

старшины», — подумал старик и с минуту сидел молча.

— Вот я и пришел к вам за помощью, — сказал он

наконец.

— Чем только могу... Все мы во власти аллаха,

Гушмазуко.

— Знаю. Я доволен его волей, — начал старик, —

но вот Элсановы силой забрали нашу невесту и

первыми затеяли с нами ссору. Затем в драке убили нашего

Ушурму. По их доносу всех нас пристав Чернов в

тюрьму загнал... — Гушмазуко не смотрел на кадия.

— Все это я знаю, — махнул рукой Оба-Хаджи.

— Так вот... — старик помрачнел. — Еще двое из

наших погибли в тюрьме...

— Царство им небесное, — спокойно проговорил

кадий и, прошептав какую-то молитву, провозгласил:

— Аминь!

— Аминь! — повторил за ним и Гушмазуко. — Да

будет вами доволен аллах, — продолжал он. — Ну вот,

от всех этих притеснений мой старший сын Зелимхан

встал на путь абрека, и для него, и для нас это

несчастье... — Гушмазуко низко опустил голову. —

Хотелось бы покончить дело миром... Надеемся на вашу

священную помощь...

Об убийстве Зелимханом сына Адода старик

смолчал.

— А я слыхал, что Зелимхан убил помощника

пристава, да говорят еще, что он же покончил и с сыном

Адода, — хитро сощурив глаза, как бы между прочим,

сказал кадий. — Это осложняет ваше положение.

— Почему? — выпрямился Гушмазуко. — Наших

трое погибло, а их всего двое. Помощник же пристава,

по нашим законам, — не в счет. Он же казенный

человек.

— В том-то и грех. Самый большой грех! Главное

дело — убийство помощника пристава, — сказал

кадий, глядя в окно.

Наступило продолжительное молчание. Старику

хотелось верить, что кадий поможет его семье. И все же

ему казалось, что Оба-Хаджи что-то таит от него. Из

головы не выходили слова сына: «Ведь они оба царские

слуги».

— А что если Зелимхан явится с повинной к новому

начальнику округа? — неожиданно произнес кадий,

стараясь не смотреть на гостя. — Ведь все говорят, что

господин Дубов хороший человек. Может, начальник

помилует его и отпустит домой?

— Кого? — не понял Гушмазуко.

~ Как кого? Зелимхана, конечно, — ответил

кадий. Его пальцы, перебиравшие четки, замедлили свои

движения. Он повернулся к старику.

Что-то в тоне святого отца насторожило Гушмазуко.

Подумав немного, он спросил:

— Ну, а вы, кадий, можете ручаться за это?

— За что?

— Что Зелимхана отпустят домой.

— Я только совет даю и призываю всевышнего к

справедливости, — ответил Оба-Хаджи.

— Ваш совет — голос божий, кадий, — с чувством

произнес Гушмазуко. — Мой сын убил царского

чиновника, который приносил людям горе и беды.

— Но сын твой мог и не убивать его...