Зелимхан

коня вскачь.

За мостом через Мартанку Зелимхан нагнал

всадника с берданкой, гнавшего двух волов.

— Стой! — грозно приказал абрек. — Ты кто

такой? Зачем обидел человека? — и он схватил за узду

его коня.

— Не подходи ко мне! — заорал тот, поднимая

ружье. — Я абрек Зелимхан.

— Кто? Кто, ты сказал? — не поверил своим ушам

харачоевец и даже расхохотался при виде долговязой

фигуры своего двойника.

— Говорю же, я Зелимхан из Харачоя, — повторил

растерявшийся вор.

— Опусти ружье, подлец... — тихо сказал харачо-

евец и замахнулся плеткой. — Я — абрек Зелимхан!

А ты откуда такой взялся? Говори!

Поняв, в какое опасное положение он попал, вор

опустил берданку, лихорадочно соображая, как бы ему

благополучно унести ноги.

— Говори, самозванец, откуда ты взялся? —

потребовал Зелимхан, хлестнув его плетеой.

— Какой тебе толк от моей смерти? Возьми волов

и отпусти меня с миром, — взмолился вор. — Вот и

коня моего отдам... — он проворно спешился.

— Нет, — ответил Зелимхан, — сперва извинись

перед хозяином волов. Расскажешь нам, почему решил

воровать и грабить под чужим именем. А там уж

посмотрим.

— Пощади меня, — умолял вор. — Клянусь перед

аллахом и тобой, что не позволю себе ничего

такого.

— Нет, не верю я клятвам грабителя, — резко

сказал абрек. — Иди вперед и гони волов, а не то

пристрелю как собаку, — и он толкнул долговязую фигуру

стволом винтовки.

Неожиданное и ошеломляющее зрелище вскоре

предстало перед глазами крестьянина. По-прежнему

одиноко сидел он на своей арбе, когда из-за поворота

дороги показались его волы, которых покорно вел тот

самый человек, что незадолго до этого отнял их у него.

А за ним верхом следовал давешний всадник с

винтовкой в руках.

— Ошибся я, прости, — выдавил из себя

самозванец и протянул крестьянину свою берданку.

— А теперь скажи нам, кто здесь Зелимхан из

Харачоя? — спросил абрек.

— Ты, — ответил вор, виновато опустив голову.

Крестьянин стоял, разинув рот, не веря своим

глазам и не зная, что делать.

— А теперь окажи, кто ты такой и откуда родом? —

грозно спросил харачоевец, положив свою тяжелую

руку на плечо самозванца.

— Прошу тебя, не заставляй меня делать это, —

взмолился тот.

— Говори сейчас же, грязный ишак, иначе мигом

выпущу тебе кишки, — Зелимхан схватился за рукоять

кинжала.

— Хорошо, хорошо, — забормотал вор. — Я из

Шали, зовут меня Цёмалг, а винтовку мне дал Веденский

пристав, и еще он велел называть себя Зелимханом...

Вдруг абрек приложил руку ко лбу, словно пытаясь

вспомнить что-то очень далекое.

— Постой, постой... — промолвил он. — Я же тебя

знаю... Ты сидел в грозненской тюрьме? Ну да, десять

лет назад... Ты «конокрад?

— Да, конокрад. И в тюрьме сидел.

— Теперь все вспомнил, — сказал Зелимхан, смеясь.

Но тут вдруг произошло неожиданное: крестьянин

будто пробудился ото сна.

— Да будет проклят отец, породивший тебя, —

заорал он и, схватив дубину, лежавшую на арбе, бросился

на конокрада.

— Подожди, — удержал его Зелимхан и,

обернувшись к конокраду, сказал:

— Вот что, если я еще раз услышу о твоих

проделках, то повешу на первом попавшемся суку. Понял?

Вор стоял молча, всем своим видом выражая

полную покорность.

— А теперь прочь отсюда! И на глаза мне больше

не попадайся. А коня своего можешь забрать...

Кодца вор уехал, Зелимхан сказал крестьянину:

— Прости мою горячность. Ты сказал, что едешь с

похорон. Да благословит аллах покой умершего, да

сделает он всю твою последующую дорогу счастливой, —

это было обычное соболезнование.

— Да будет доволен тобою бог, — отвечал тот.

— Случилось большое горе, много наших погибло...

— Где это случилось? — спросил абрек, садясь на

коня.

— В Грозном убили их. Говорят, это сделали пьяные

казачьи офицеры ради забавы. Всего убитых тринадцать

человек, большинство из аула Гойты и Урус-Мартана.

— Офицеры? Ради забавы?.. Тринадцать человек, —

пробормотал харачоевец тихо, будто разговаривай с

ообой. — Аллах заступится за них. Ну, счастливой тебе

дороги, — абрек подал крестьянину руку и тронулся

в путь.

— Спасибо тебе, Зелимхан! Стой, ты забыл

винтовку этого вора, — окликнул его крестьянин, только

сейчас увидев берданку.

Придержав коня, абрек обернулся и сказал:

— Как тебя зовут?

— Я Шаби из Катар-Юрта.

— Другой раз, Шаби, не принимай каждого

встречного за Зелимхана, а винтовку оставь себе, — и хара-

чоевец тронул коня.

* * *

Отдохнуть у Зоки Зелимхану не пришлось, да и

Аюба он не увидел здесь.

В тот самый вечер, когда харачоевец в Нилхое

беседовал с Эльбердом, в ауле Новые Атаги казаки

окружили дом, в котором спал его молодой друг. Зока поведал

Зелимхану о трагической гибели Аюба.

— Сто пятьдесят вооруженных солдат против

одного сонного... — рассказывал пастух. — Проснулся Аюб,

но стрелять не мог: в доме, за спиной у него, были

женщины и дети. Аюб выпрыгнул в окно и, отстреливаясь,

побежал через сад, но уйти ему не удалось... — старик

глубоко вздохнул и добавил: — Говорят, предатель

получил за его голову сто рублей серебром...

И вот опять те же мысли: только что он убил

предателя Багала, а тут другой предатель уходит, получив за

голову Аюба сто рублей царских денег! Там офицеры

ради забавы убили тринадцать человек... Нет, нельзя

все это прощать, нельзя!