Зелимхан

— Странно как: русский человек и так

сочувственно отнесся к нашим делам, — снова заговорил

Эльберд. — Я даже спросил его, почему так. А он сказал,

что есть такие люди, которые хотят убрать белого царя.

Они желают видеть тебя, Зелимхан.

— А что это за люди? Ты не спросил? — поднял

голову Зелимхан.

— Нет, не знаю, — отвечал Эльберд. — Но вроде

бы их называют анархистами.

— Анархисты?.. А какой они веры? — спросил абрек.

— Не знаю ничего. Он только сказал, что среди них

есть русские, армяне и другие.

Зелимхан вдруг вспомнил своего давнего друга по

тюрьме — Костю, который говорил, что чиновники царя

обижают русских не меньше, чем других, и всячески

поддерживал Зелимхана, доказывая, что нужно уби-

вать всех притеснителей народа, одного за другим.

Бобров тогда спорил с ними обоими, объясняя, что всех

жестоких начальников не перебьешь, и, пожалуй, он был

прав. Бобров тогда называл Костю террористом. Но

воспоминание это только промелькнуло и исчезло,

вытесненное нынешней его огромной бедой: его семьи нет

здесь, на родине, его жена, дети в ссылке, и он бессилен

¦помочь им.

Тяжело вздохнув, Зелимхан поднялся и стал

прощаться.

Ушел он, как всегда, ни слова не сказав о том, куда

направится и когда наведается вновь.

В окнах домов загорелись огни, но свет их с трудом

пробивался сквозь стену по-зимнему голых, но густо

растущих деревьев. Абрек чутьем разыскал узкую

улицу, уходящую в глубь аула. Ее почти всю

перекрывал густой навес деревьев. Здесь особенно ощущалась

знобящая сырость чеченской черной зимы. Харачоевец

проехал еще несколько домов и свернул влево, в узкий

переулок. Здесь он спешился и постучал в деревянные

ворота рукояткой плетки.

— Кто там? — спросил женский голос.

— Гость издалека. Примете?

Несколько минут стояла тишина. Затем отворилась

маленькая калитка и из нее вышел человек с фонарем,

при свете которого можно было разглядеть

продолговатое лицо с ястребиным носом. Человек этот поднял

фонарь, желая разглядеть гостя, и тут же сделал шаг

назад.

— А-а, Зелимхан... Неужто это ты? — произнес он с

неестественным оживлением. — Да будет с миром твой

приход. Заходи.

— Баркалла, Багал. На сей раз не смею

задерживать тебя, — отвечал Зелимхан, не слезая с

коня.

— Что за беспокойство, милости просим, —

засуетился Багал, протягивая руку к узде коня.

— Нет.

— Что-гатсбудь случилось? — встревожился

Одноглазый. — Ты же только утром уехал. Забыл что-

нибудь?

— Ничего не забыл, — глухо сказал абрек и слегка

наклонился в седле.

Одноглазый поднял фонарь повыше, стараясь

разглядеть выражение лица гостя.

— Багал!

— Что?

— Я вижу, ты вооружен.

— Да.

С минуту стояло тягостное молчание.

— Тогда защищайся, — сказал Зелимхан.

Одноглазый испуганно попятился, фонарь заплясал

в его руке, и тени вокруг покачнулись.

Глухой выстрел нарушил сонную тишину аула.

Одноглазый упал мешком на землю. Зелимхан спешился,

но не повернул убитого лицом к Кабе, не стал читать

над ним отходную молитву. Он сунул ему в рот медный

пятак и сказал:

— Вот тебе взамен восемнадцати тысяч рублей!

Уже на окраине аула абрек столкнулся с человеком,

который, услышав выстрел, вышел на улицу.

— Что там случилось? — спросил человек,

разглядев в темноте силуэт всадника.

— Говорят, кто-то застрелил бешеную собаку, —

ответил Зелимхан.

— А почему орут женщины?

— Собака, говорят, была не простая, породистая

овчарка, да и привыкают люди к собакам, как к членам

своей семьи... — донесся до него голос из мрака.

* * *

ГалаШкинокие горы остались далеко позади.

Дорога Зелимхана лежала по нехоженым горным тропам,

сквозь дремучие леса, по узким ущельям, но мысли

были далеки от всего этого. Он думал об одном: «Ну

хорошо, после убийства Багала одним предателем стало

меньше. Но их же тьма, и на место одного ушедшего

приходят трое, и ©се они, как ящерицы, вьются вокруг

потому, что чиновникам нужны предатели и провокато-

ры. Разве всех перестреляешь? Ведь скольких один я

убрал, а конца нет. Как же быть?»

' Вопрос этот уже давно мучил харачоевца. К тому

же силы медленно, но верно покидали его. Он тяжело

болел, старые раны все чаще давали себя знать, а тут

еще прибавились мучительные боли в суставах.

Сейчас, слушая цокот копыт своего коня, Зелимхан

мечтал взять пастуший посох вместо винтовки и

спокойно походить за медлительной отарой. «Там, на

стойбище, увижу Зоку и Аюба, узнаю, что они сделали к

курбан-байраму», — думал он, подъезжая к речке Шалажи.

У самого брода на перекладинах старой арбы сидел

крестьянин, обхватав руками голову.

— Да будет добрым твой день, — приветствовал его

Зелимхан.

— Да полюбит тебя бог, — встал тот, тревожно

поглядывая по сторонам.

— Чем могу помочь? Что-то случилось? —

поинтересовался харачоевец.

— Да вот ехал с похорон, — объяснил

крестьянин. — Встретил меня здесь харачоевокий Зелимхан,

отобрал волов и ушел, — он недоуменно развел руками.

— Что!? Харачоев'окий Зелимхан? — изумился

абрек.

— Да, он, — крестьянин растерянно смотрел на

незнакомого всадника. — Это-то и обидно, что Зелимхан.

Простые люди так любят его.

— Куда он ушел? — спросил абрек, поднимая коня

на дыбы.

— Вон туда, — показал крестьянин на дорогу,

ведущую в Рошничу.

— Жди меня здесь! — крикнул харачоевец, пуская