Земледельцы

— Хорошо. Вторая?

Докладывает бригадир второй бригады. Потом третьей, четвертой. Потом пятой, строительной. Коротко, по-телеграфному. Лишь самую суть, без деталей. Детали подразумеваются — не первый год работают друг с другом. Случись посторонний — половину не поймет. Вот Орловский перебивает бригадира пятой, строительной:

— Прогудронить успеешь?

— Должон успеть.

— Сколько есть?

— Пять анкерков.

— И что — не хватит?

— Хватит, если только с комля…

— Давай без «если»…

— Без «если» хватит.

Десять минут идет планерка, то есть хозяйственная часть планерки. Что-то сегодня долговато. И все трет Орловский шрам над бровью, все не приступает. Наконец снимает очки, держит их за оправу дужками вперед, тяжело поднимается.

— Значит, первое. Прошу всех подготовиться к ненастью. Погода нас избаловала, кое в кого вселила легкость. У тебя, Устин, треста не укрыта, и брезент штопать не спешишь. На барометр надеешься? Надеяться надейся, а и себе плошать не давай. Об эту пору «ясно» долго быть не может. Скажи нам, Устин, как работает барометр-анероид?

Вот оно, начинается… Встает Устин, звеньевой из четвертой, мнет в руках картуз.

— Работает, значит… под давлением. Како давление, така погода.

— Правильно. А как он чует давление?

— Чует… так. Стекло, под им стрелка. Как учует, так и показывает.

Смешку, который пошел по рядам, Орловский разбежаться не дает.

— Барометр, товарищи, — вещь мудрая. Для чего придумал ее человек? Себе в помощь. В советчики. А поступать должен по-своему, по-человечески. Советовать легко… Кто из вас знает, сколько советников у президента Эйзенхауэра? Два? Пять? Одиннадцать у него советников. И чего ж насоветовали? На детишек бомбы бросать?.. У тебя, Петр Кузьмич, картошки триста с гаком. Тебе кто посоветовал по тридцать в день копать? Ты бы уж лучше как наш взводный… Был у нас взводный — Гнысюк. Здоров, как тот жеребец. Учит новобранцев: «Ты, милок, в увольнении не напивайся, блюди себя и свою роту. Ну, говорит, выпей для настроения стакан, ну, выпей другой. Так и остановись после этого, сукин сын, меру знай…» А ты, Иван Лукич, чего улыбаешься? У тебя до каких вчера гуляли? А чего это твой свояк к Василихе на коровьем реву бегал? У нее ж бурачиный, он же от него изжогой мучается…

Вот они, знаменитые «уроки Орловского».

— Вы сейчас слышали, товарищи, как нашу Настасью Васильевну я назвал Василихой. Мать красного командира, сложившего голову под Ельней! А как я ее сегодня иначе могу назвать? Сегодня она Василиха-самогонщица. Может быть, матери красного командира не хватает на жизнь колхозной пенсии? Так давайте прямо сейчас сбросимся по рублю, принесем ей в шапке. Возьми, Настасья, в память о твоем сыне, красном командире…

Прямы, резковаты «уроки Орловского». И целительны. Знает Орловский, что уже через час перескажут про все Настасье. И про другое, о чем Орловский говорить никогда не планировал. Он вел «уроки» всегда экспромтом, да и вряд ли сам воспринимал свои утренние монологи как «уроки». Просто говорил, что в душе копилось, вовлекая присутствующих в круговорот своих не всегда отредактированных, порой угловатых, но всегда искренних, от души мыслей.

По-разному судили об этих «уроках». То есть по-разному судили посторонние. «Чудит Орловский», «Развлекается Орловский»… А колхозники их любили, и о том, о чем шла речь, в тот же день широко разносилось по фермам, бригадам, звеньям. И зачастую получалось так, что это будто бы их, колхозников, мысли Орловский подслушал, переложил на свой неторопливый, с кашлинкой, язык и сделал достоянием всех.

— Так что же будем делать с Настасьей? Деньги соберем или в милицию сообщим? Вот ты, Егор Фомич, как ты думаешь?

А Егор Фомич до этого ничего и не думал. Сидел, мотал себе на ус. Однако ж теперь думать-то надо! Прилюдно думать!

— А и что Настасья? У Настасьи это так… Она теперь со стыда сгорит. Да и чо она гонит? Тьфу! Касторка! Ставлю вопрос широко. Почему до сих пор гонят из буряка? Почему во вред здоровью?

— Значит, ты так ставишь вопрос? — улыбается Орловский.

Помнится, приехали в колхоз специалисты по НОТу, то есть по научной организации труда. Много хорошего предложили. Среди прочего такое — проводить планерки по радио. Разложили перед Орловским подсчеты: вот столько-то и столько-то тратят бригадиры на дорогу к правлению, столько-то добираются назад в бригаду Щелк арифмометром — вот сумма затрат времени. Очень логично и весьма убедительно.

Покряхтел Орловский, посомневался, но куда же против цифр попрешь? В них, правда, души нет, но ведь затраты налицо. Сказал: «Попробуем». И в понедельник сидел в радиоузле, прокашливался перед микрофоном. Все слова растерял-позабыл. Начал тяжело, с натугой:

— Здравствуйте… Теперь будем говорить по радио… Ты меня слышишь, Петр Кузьмич? А ты, Петр Ерофеич? Сегодня, значит… — и замолчал, обиженный. А потом вдруг спохватился: — Та не могу я в стенку говорить! Давайте быстро в правление, а то время уходит.