Землемер

Пауль просыпается среди ночи от того, что его потеплее укутывают его одеялом. Все еще в полусне, он бурчит что-то благодарное в подушку и собирается уже спать дальше, но из глубин сна медленной рыбой выплывает вопрос — на каком языке он говорил, не по-французски ли? Пауль в полном смятении и не может сразу сообразить, кто он и где. Задержав дыхание, он осторожно приоткрывает один глаз.

В комнатке снова горит свеча, причем, стоит она, видимо, на полу, так как свет идет откуда-то снизу. Стопка белья исчезла со стула, теперь через спинку перекинуты его брюки с аккуратно сложенными подтяжками, сорочка и пиджак. Можно только надеяться, что в карманах никто не копался. Ничего предосудительного там быть не должно, но все-таки… Выбросил ли он билет до Парижа? Это вспомнить не удается. Впрочем… Ах, да, билеты были у Трюффо. Бедный Трюффо, как он там сейчас?.. Да и где это — там?..

Пауль слышит тихий смех, явно девичий. Так хихикают пятнадцатилетние барышни, когда не знают что сказать, маскируя смешками пустоту в голове. Они называют это «интриговать». Кто же это интригует его с утра? Пауль открывает и второй глаз тоже.

И правда — девчонка. Худая, чернявая, непричесанная, в ночной рубашке. Лицо удивительно некрасивое. Подбородок слишком тяжел, рот до ушей, нос вообще никакой. Гадкий утенок. Или это освещение виновато? Скалит зубы в улыбке, все десны наружу. Над ним смеется, что ли?

— Сервус, — говорит Пауль. Приветствие звучит хрипло, на полторы октавы ниже, чем обычно. Голос взрослого человека, не мальчика, но мужа. Похоже, он простыл.

— Доброго утра, господин землемер, — говорит девчонка. — Вы спите, спите дальше! Сейчас только четыре часа. Мне на работу пора, воду кипятить.

— Четыре утра? — переспрашивает Пауль. Тут он замечает, что за дверью комнатки, в коридоре, уже слышно хождение, скрипят доски пола, кто-то надсадно кашляет. Обслуга проснулась, соображает Пауль. Девчонка тоже из обслуги. Из буфета. Или из чулана? Нет, точно — из буфета.

— Мы рано встаем, — говорит юная буфетчица. — Когда господство проснется, все уже готово будет, и вода для бритья, и кофе, и ботинки будут почищены. Вам ботинки надо почистить? Я выставила их за дверь. Лоттхен их заберет и тут же вернет начищенными до блеска, вы и проснуться не успеете.

Она опять хихикает. Дурочка какая-то. Пауль вздыхает.

— Меня зовут Хильда, — продолжает тараторить девчонка. — А как ваше имя, господин землемер? Это секрет? Можно мне вас звать просто «господин землемер»? Вот уж будет, что рассказать нашим на кухне — приехал новый господин землемер, и не успела я оглянуться, как он уже у меня в кровати! Ой, господин землемер, извините, прошу вас, я ничего такого не имела в виду! Я только хотела сказать, что вы у меня спите… Ой, бог ты мой, да что же это я?!..

Вот ведь глупая, совсем зарапортовалась, думает Пауль. Интересно, как она воду кипятит? Если так же — ходить всем ошпаренными…

— Послушай, Хильда, — говорит Пауль, чтобы загладить неловкость. — Можешь принести мне воды для бритья в половине восьмого? А так же и все остальное? Бритвы у меня, к сожалению, нет, потерялась. Могу ли я взять у кого-нибудь на время? Потом я куплю себе новую.

Хильда делает круглые глаза и вытягивает губы в трубку, словно для поцелуя, но через секунду снова улыбается во весь рот. Господин землемер, мало того, что в ее кровати, так она еще и бритву ему должна где-нибудь украсть. Это будет тема для разговоров на кухне на целый месяц!

— Я попрошу бритву у старого Отто со склада. Он давно уже перестал бриться, говорит, что борода добавляет ему мудрости. На самом деле, он просто выжил из ума — утверждает, что войну мы проиграем, и что англичане нас завоюют. У них, мол, есть какие-то «лучи смерти», а у нас нет. Вот ведь, чепуха какая! Как вы полагаете, господин землемер, неужели у нашего доброго Кайзера нет каких-то там несчастных «лучей смерти»?!

Пауль скептически хмыкает и не знает, что и ответить. Лучи смерти? Это что еще за напасть?

— Я думаю, что у нашего доброго Кайзера есть все необходимое, — отвечает он осторожно. — Тебе не пора еще на работу?

— Ох, и правда! — спохватывается Хильда. — Надо же одеваться!

Она принимается суетливо стягивать через голову ночную рубашку, но вдруг сообразив, что не одна в комнате, останавливается. Нахмурившись, она смотрит на Пауля.

— Господин землемер, — говорит она делано суровым тоном. — Я попрошу вас отвернуться!

Святые небеса, было бы желание! Что там смотреть-то?! Ребра, наверное, выпирают, как у последней коровы. Пауль, фыркнув, откидывается на подушку и тщательно, напоказ зажмуривается. Хильда, помедлив несколько секунд, начинает шуршать тряпками.