Землепроходцы

— Пожалуй, что так лучше, — согласился Никодим. Высунувшись из травы, он тут же упал обратно, потерянно выдохнул:

— Ну вот, только этого и не хватало.

— Что там? — вскинулся Кузьма.

— Углядели нас, окаянные. Озеро окружают.

Кузьма, а за ним и Семейка тоже высунулись из травы, да так и замерли. Курильцы впробежку рассы­пались вокруг озера. Часть их заняла исток реки, и те­перь из озера на батах нельзя было выбраться. Если со стороны кошки до островка, на котором они отсижива­лись, было по прямой саженей двести и оттуда им не грозила опасность, то со стороны тундры до островка не насчитывалось и ста саженей, и стрела из хорошо натянутого лука вполне могла достать их стоянку. Ка­заки могли бы еще успеть прыгнуть в бат, достичь бе­рега и метнуться в тундру, пока кольцо окружения не замкнулось вокруг озера. Однако в тундре им пришлось бы еще хуже. Местные жители такие хорошие ходоки и бегуны, что уйти казакам от них не удалось бы, и они сразу отбросили эту возможность, решив отсижи­ваться на островке, благо у курильцев, кажется, не было лодок, и они не могли пойти на приступ по воде.

— Что же это такое? Война, что ли? Тьфу, тьфу! — крестил сивую бороду Кузьма. — Их тут сотни с пол­торы, не меньше. Вот ведь напасть какая!

На островок со стороны тундры посыпались стрелы, и казаки вынуждены были искать укромное место. Не­большой холмик, под защиту которого они переползли, надежно отгородил их от стрел. Для верности они вы­тряхнули яйца из недогруженного бата, перетащили его к холму и прятались под ним, когда стрелы падали осо­бенно густо. За ружья казаки даже не брались, берегли заряды. Они надеялись, что, поистратив стрелы, куриль­цы уйдут.

Уже наплывали сумерки, когда казаки разглядели, что к озеру по реке приближается кожаная байдара, полная вооруженных курильцев.

— Ну вот, думали, им к острову не подобраться, — встревожился Никодим, берясь за ружье.

— Подпустим поближе, чтобы бить наверняка, — сказал Кузьма. — Не то, пока перезаряжаем, они успеют на островок выскочить.

Когда байдара была саженях в двадцати от остров­ка, курильцы прекратили обстрел казаков, опасаясь за­деть своих. Казаки воспользовались этим и переползли по траве к тому концу острова, куда правили гребцы. Семейке дали саблю и тяжелый пистоль с длинным ство­лом. Положив ствол пистоля на кочку, он обеими ру­ками вцепился в его рукоять, чувствуя, как от напря­жения немеют пальцы. Стрелять Семейка умел — на­учил отец, — однако ни в одной стычке с неприятелем он еще не побывал, и от возбуждения его била мелкая дрожь. По рукам и лицу его ползали муравьи — кочка, на которую он положил ствол пистоля, оказалась мура­вейником, но Семейка стоически переносил их укусы, боясь неосторожным движением выдать засаду.

На воинах и гребцах были распашные кафтаны, сшитые из гагарьих шкурок, снятых вместе с перьями. Теплая, легкая и прочная, эта одежда славилась у жи­телей курильской Лопатки. Штаны из рыбьих кож и нерпичьи шапки дополняли их наряд. У воинов были большие окладистые бороды, которые так отличают ку­рильцев от жидкобородых камчадалов. Именно за обильную волосатость казаки прозвали жителей Лопатки «мохнатыми курильцами». В ушах воинов поблески­вали серебряные кольца, губы их посередине были вы­крашены черной краской. Несколько курильцев оказа­лись без шапок, и казакам были видны их обритые спереди головы. На затылке же волосы, наоборот, бы­ли длинны и спадали на плечи. Держа копья наперевес, курильцы готовились выскочить на берег. Семейка насчитал в байдаре двадцать семь человек.

Казаки подпустили байдару саженей на десять, как раз на такое расстояние, когда свинцовая сечка бьет наверняка и хорошо рассеивается.

— Пора! — тихо прошептал Кузьма, и пищали ра­зом грохнули, разорвав мертвую тишину над озером.

Курильцев, сидящих в байдаре, размело словно бу­рей. Те, кто не был убит сразу, оказались в воде и по­шли ко дну. Пробитая свинцом байдара затонула вме­сте с ранеными и мертвыми, затем всплыла кверху дном.

Стрелы снова густо посыпались на остров.

Казаки, приминая телами осоку, торопливо перепол­зали под защиту бугра. Никодим вскрикнул и перевер­нулся на бок. Семейка увидел, что в спине его торчит стрела.

— Вот, — удивленно сказал Иикодим. — Кажись, убили меня.

Кузьма с Семейкой торопливо подхватили его под мышки и потащили к бугру. Из горла казака хлынула кровь.

— Все, — хрипел он, — кончаюсь.

Казак, захлебываясь, зашелся в кашле и стал синеть. Когда дотащили его до бугра, он уже не дышал.

— Никодим, Никодим! Да что же это такое! — в от­чаянии тряс Кузьма друга за плечи. — Ну очнись, оч­нись, Никодимушка!.. Господи! Как же это так?

Солнце скатилось за песчаную кошку, и землю оку­тали сумерки. Тихо, на одной ноте, выл Кузьма над те­лом Никодима. Семейка перезарядил обе пищали и свой пистоль и потерянно мотался с одного конца островка к другому, высматривая, не подплывают ли еще с ка­кой-нибудь стороны курильцы. От Кузьмы не было ни­какого толку. Горе заслонило для него все остальное.