Землепроходцы

Заметив погоню, Кулеча вначале растерялся и пред­ложил Семейке остановиться, но подросток прикрик­нул на него, пообещав лучше опрокинуть бат, чем снова попасть в руки преследователей, и Кулече, который, как и все камчадалы, не умел плавать, не оставалось ни­чего другого, как яростно налечь на шест.

Вот когда Семейке пригодилось его умение править батом! Стараясь не задеть сидящую на дне лодки За­вину, он кидал шест далеко от кормы вперед и, вонзив его в речное дно, почти повисал на нем, толкая бат изо всех сил вперед, в темноту. Кулеча, стоя на носу, так­же не жалел рук, видя, что их спасение теперь — в лов­кости, с какой он правит лодкой, вовремя отводя ее от темных островков, то и дело возникавших впереди.

— Скорее! Скорее! — торопила Завина. Сидя лицом к корме, она видела, что преследователи медленно, но неуклонно приближаются к ним.

Когда тьма совсем сгустилась, на носу лодки пре­следователей вспыхнул факел. Теперь окутавший зем­лю мрак, казавшийся беглецам спасительным, должен был погубить их. У них не было факела, и когда тьма стала непроницаемой для глаз, им каждую минуту гро­зила опасность налететь на невидимую отмель и за­стрять на ней либо удариться о берег какого-нибудь островка.

Кулеча неожиданно резко повернул бат влево, и лод­ка влетела в тихую протоку, застыла под навесом вет­вей. Было видно, как преследователи пронеслись мимо. Свет факела, должно быть, ослепил их, и они не заме­тили маневра беглецов.

— Кулеча, — сказал Семейка, увидев, что опас­ность миновала. — У тебя будут две самых толстых и красивых жены. Ты самый умный и хитрый ительмен. Понял?

— Кха! Понял! — отозвался польщенный камчадал. Выведя бат из протоки, они теперь как бы крались по реке вслед за преследователями, держась на свет их факела, готовые в каждую минуту снова нырнуть во тьму и отстояться в какой-нибудь из проток.

Канач скоро понял, что беглецы ускользнули от них, скрывшись за каким-нибудь островком. Теперь искать их в темноте по всей пойме было бесполезно. Позорно, что они упустили такую легкую добычу. Что сказал бы великий воин Талвал, будь он жив?

Некоторое время он безучастно сидел в лодке, сле­дя за тем, как воины напрасно тратят силы, по-преж­нему толкая бат вниз по реке. Потом приказал при­стать к правому берегу.

Поднявшись на береговую кручу, в сухую камени­стую тундру, ительмены развели костер и просидели возле него всю ночь. О возвращении в стойбище без беглецов не могло быть и речи. Их засмеют воины рода. Они держали совет, где и как перехватить теперь беглецов, которые, конечно, постараются уйти к своим, в Верхнекамчатский острог. Путь туда был один — по реке Конад, именуемой огненными пришельцами Бы­строй. Где-то там, на тропе, бегущей по берегу, и сле­довало устроить засаду.

Семейка с Кулечей между тем хорошо разглядели костер на круче и проплыли мимо него, держась по­дальше от правого берега.

К рассвету они достигли мыса, на котором до сож­жения высились стены крепости. Здесь Семейка долго разыскивал в кустах спрятанную им пищаль. Он пом­нил, что завернул ее в птичий кафтан, снятый с погиб­шего курильца, и сунул в яму под сухую валежину, прикрыв горкой зеленых листьев и ветвей. Он излазил кусты на пятьдесят саженей вдоль берега, а знакомая валежина все не находилась. В этих поисках он не­ожиданно наткнулся на заржавелую казацкую саблю без ножен. По рисунку на рукояти он узнал саблю от­ца, и прошлое нахлынуло на него вновь. Должно быть, отец выронил клинок, сбегая к реке, перед тем, как прыгнуть в бат, и не стал возвращаться за ним в спеш­ке. Семейка до ломоты в глазах вглядывался в бегучую стальную воду, словно из ее глубин, рассекая сажен­ками волны, должен был выплыть отец.

Наконец отыскалась и пищаль. Листья, которыми она была прикрыта, ссохлись и сровнялись с землей, а сама валежина исчезла. Должно быть, кто-то из кам­чадалов успел побывать здесь и унес валежину для костра, не заметив лежащего под листьями кафтана.

Поднявшись наверх, Семейка увидел Завину с Ку­лечей, бродящих по пепелищу. Трупов там уже не бы­ло, только белые кости, черные головни да слой седого пепла покрывали землю.

В глазах Завины стояли слезы. Здесь она была ког­да-то счастлива и теперь оплакивала минувшее.