Землепроходцы

Кулеча торопил Семейку покинуть пепелище. Кам­чадалу было тягостно смотреть на это печальное зре­лище, виновником которого отчасти был он сам. Это ему принадлежало открытие, что огненные пришельцы смертны. Когда прошлой осенью утонул в низовьях, упав из опрокинувшегося бата, один из казаков, он по­спешил известить об этом Карымчу. Князец вначале не поверил Кулече. Огненные люди поступили хитро, спря­тав утопленника в землю, чего никогда не делают ительмены, оставляя мертвых на съедение зверям. Однако пришельцы пометили место, где они спрятали утопленника, деревянным крестом. Когда по приказу князца могила была разрыта, князец убедился, что в ней лежит мертвый пришелец, и поверил Кулече. Могилу опять закопали, чтобы огненные люди не дога­дались, что их тайна раскрыта. С той поры и начали ительмены готовить нападение на острог, которое со­стоялось через год после этого открытия. И вот теперь пришельцы мертвы, а сам он, по странному стечению обстоятельств, служит последнему из них.

Уступив настояниям Кулечи, который стращал их погоней, Семейка с Завиной решились оставить пепе­лище. Выгрузив из бата сумы с едой и дорожными при­пасами, они кинули их за плечи и зашагали прочь.

Верст за пять от места впадения Быстрой в Боль­шую тянется по долине топкая тундра. Сухо только на самом берегу, по которому и петляет глубокая, по ко­лено, узкая тропа.

Найдя тропу, они шли по ней, не останавливаясь, до полудня, пока не достигли предгорий. Здесь, у вхо­да в узкое ущелье, из которого с ревом выбегала река, они остановились на привал.

Это и спасло их от гибели. Затаившиеся в ущелье ительмены досадливо переглянулись. Канач долго на­блюдал за тем, как беглецы устраивались для обеда на сухом пригорке. Они не побоялись даже запалить костер — видимо, осторожность покинула их. Ветер, дувший в сторону ущелья, нес раздражающий запах ва­реного мяса. Сглотнув слюну — с самого вечера у них и крошки во рту не было, — Канач прикинул расстоя­ние до пригорка. Если выскочить неожиданно всем сра­зу, пленники не успеют убежать, кроме, может быть, Семейки, который, как ему хорошо было известно, бегал лучше его самого. Придется догнать его с по­мощью стрелы.

Наложив стрелу на тетиву лука, он дал знак итель­менам, и те без крика выскочили из ущелья. Канач бежал позади всех, решив послать стрелу, как только Семейка покажет спину.

Первым заметил воинов Кулеча. Опрокинув котелок с варевом, он с криком испуга перемахнул через костер и понесся прочь с холма в речные заросли. Семей­ка, захваченный неожиданностью, кинулся было вслед за ним, схватив за руку Завину. Но, вспомнив о пища­ли, он бросился обратно к костру.

Ительмены были уже совсем близко. Семейка на­считал четверых. В бегущем позади он узнал Канача. В руках у Канача был лук с наложенной на тетиву стрелой.

Выждав, когда воины, поднимаясь на холм, сбились в кучу, Семейка выстрелил почти в упор. Пламя и гро­хот выстрела на секунду ослепили и оглушили его. Когда к нему вернулась способность соображать, он увидел, что двое камчадалов убиты наповал, а третий корчится на земле, скатившись вниз со склона холма. Канач, выронив лук и схватившись рукой за плечо, топтался под холмом. Видимо, он был ранен.

Семейка торопливо перезаряжал пищаль. Завина, успевшая прибежать на вершину холма и заметившая Канача, с ненавистью глядела на него, и на лице ее была жестокая победная улыбка.

— Убей его! — потребовала она.

Семейка, перезарядив пищаль, навел ствол в грудь Канача. И в этот момент Канач, должно быть, опом­нился. Обведя взглядом вершину холма и заметив на­ставленный на него ствол пищали, он крикнул:

— Эй! Я подарил тебе жизнь!

Напоминание было сделано вовремя. Прокричав это, Канач кинулся в сторону зарослей.

— Стреляй! Стреляй же! — требовала Завина. Но Семейка уже опустил ствол пищали.

— Почему ты не убил его? — повернула к нему разгневанное лицо Завина. — От него идет наше горе... Он еще отомстит нам!

— Ничего, пусть уходит, — равнодушно отозвался Семейка, наблюдая, как плетется от зарослей к холму перетрусивший Кулеча. Остановившись возле затихше­го у подножия холма воина, камчадал сердито пнул мертвого носком бродня и полез к костру.

Молча взяв котелок, он сбегал к ручью за водой, промыл недоваренное мясо и снова повесил котелок на рогульку над костром. С этого момента он относился к Семейке с нескрываемым почтением.

Отдохнув и пообедав, они продолжали путь. Кулеча легко и споро шагал впереди, вполголоса напевая что-то, стараясь всем своим поведением показать, что бегство с холма во время нападения было и не бегст­вом вовсе, а хитрым маневром. В руке он сжимал копье, взятое у одного из убитых воинов.

В ущелье из-под ног Семейки, замыкавшего их ма­ленький отряд, выскочила ящерица и побежала по осыпи. Семейка ловко поймал ее, завернул в тряпку и сунул за пазуху — на счастье...