Землепроходцы

— Ломаева. Он собирался завтра ехать в дальнее стойбище и снарядил нарты с вечера. Есть все: и куку­ли, и юкола для собак, и мороженая рыба для нас... Не зря я у него в служанках была.

Заставив ее забраться в меховой мешок, чтобы не замерзла в дороге, Атласов взял остол, гикнул на со­бак и тут же прыгнул в санки.

— Все! Теперь нас не догонишь! — прокричал он, подставляя лицо морозному ветру, сразу ударившему навстречу. — Поехали, соболь ты моя золотая!

...Бегство Атласова переполошило крепость. Едва пришедшего в себя Березина честили на чем свет стоит, и казак не знал, куда деваться от стыда. Просеченная до кости скула не мучила его так, как сознание собственной вины. Проклятущая дикарка обвела его вокруг пальца, будто малолетнего несмышленыша.

Посылать за Атласовым в погоню было бесполезно. У головы считалась в побратимах половина князцов в стойбищах, лежащих до самых низовий, и ему све­жие собаки везде были обеспечены.

Если нижнекамчатский приказчик сдаст ему ост­рог — быть беде. Казаков в Нижнем остроге теперь раза в три больше, чем в Верхнем. Там обосновалась почти вся приведенная Атласовым на Камчатку ка­зачья сотня. Больше всего наводили уныние несколько пушек, имевшихся в Нижнекамчатске. Если Атласов подступит к Верхнему острогу с пушками — придется просить пощады. Две старые затинные пищали, имев­шиеся в крепости, не могли идти ни в какое сравнение с медными пушками, бившими на целую версту.

День за днем Анцыферов с Козыревским ломали голову, как избежать опасности, решив в конце концов уйти, в случае подступа Атласова к крепости, на остро­ва к Курилам; может быть, им удастся даже отыскать ту самую благодатную землю, которая лежала на во­сток в океане.

В феврале в крепость приехал на собаках гонец из Нижнего острога. Гонцом этим был Семейка. Он жил теперь у нижнекамчатского приказчика Федора Ярыги­на, который приходился ему дядей. Семейка решил вос­пользоваться удобным случаем, чтобы навестить своих друзей в Верхнекамчатске и заодно заставить порас­трясти лишний жир Кулечу, который был у него за каюра. От Семейки узнали, что острог Атласову не сдан и что Атласов живет не у дел в своем новом доме с той самой камчадалкой, промышляя одной торговлей. Ярыгин признавал камчатским приказчиком Семена Ломаева, Атласова просил оставить пока на свободе — пусть-де с ним разберется новый приказчик, который придет из Якутска с командой на следующее лето и успеет получить у воеводы указания относительно Ат­ласова, на которого в Якутск послана челобитная.

Верхнекамчатские казаки успокоились. Жизнь в остроге сразу вошла в спокойные берега.

Глава двенадцатая. День последний.

«Зачем печалишься, душа моя? Зачем смущаешь меня?..» И еще: «О владычица богородица! Отними от сердца моего бедного гордость и дерзость, чтобы не ве­личался я суетою мира сего», ибо «кроткие унаследуют землю».

Минуло три года с тех пор, как Атласов, бежав из-под стражи, добрался до Нижнекамчатска.

В январе 1709 года из Якутска прибыл новый при­казчик Петр Чириков с пятьюдесятью казаками, а в ав­густе следующего года на смену Чирикову явился с от­рядом служилых Осип Липин. Ни Чириков, ни Липин не привезли никаких распоряжений Атласову от воеводы. Липин сообщил только, что о разногласиях Ат­ласова с казаками, которые лишили его командования, воеводская канцелярия отписала в Москву, судье Си­бирского приказа.

Поскольку воевода, ожидая решения Сибирского приказа, не присылал указания лишить Атласова преж­них полномочий, к началу 1711 года на Камчатке ока­залось сразу три приказчика: Чириков, который гото­вился отбыть в Якутск с собранной им соболиной ясач­ной казной, Липин, принявший у него командование острогами, и Атласов — приказчик только по названию.

«Помилуй меня, боже, ибо попрал меня человек; всякий день нападая, теснит меня. Попрали меня вра­ги мои, ибо много восстающих на меня свыше...» Псал­тырь утешал мало. Атласов зорко следил за событиями в обоих острогах, ожидая, что настанет и его час, — Чириков с Липиным успели столько попортить крови казакам и камчадалам, что на Камчатке остро попахи­вало бунтом. Пользуясь краткостью своего пребывания на Камчатке, чириковские и липинские казаки, поощ­ряемые примером своих начальников, вели себя по при­словью: «После нас хоть трава не расти», — и обирали без зазрения совести камчадальские стойбища. Казаки, постоянно служившие на Камчатке, не хотели долее терпеть самоуправство пришлых служилых, ибо пони­мали, что им безвинно придется пожинать плоды про­будившегося среди камчадалов озлобления.

Ни Чириков, ни Липин не выплачивали камчатским служилым положенного им денежного жалованья. Если Чириков вместо денег хотя бы выдавал товары, застав­ляя расписываться в получении самих денег, то Липин даже товарами расплачиваться не желал, указывая на то, что камчатские служилые и так живут в довольстве на обильной рыбой и всяким зверьем Камчатке.