Землепроходцы

Воевода приказал кинуть дерзкого казачонка в тюрьму и приковать железом к стене.

В сыром темном срубе, опущенном в землю, Семей­ка провел больше года в обществе немирного ламут­ского князца Узени.

Неунывающий, широколицый и плутоглазый князец научил Семейку ламутскому языку и часто рассказы­вал угрюмому, замкнутому пареньку веселые сказки и разные истории, чем и помог Семейке выжить, не сло­миться.

Новый воевода выпустил Семейку на волю, а Узеню перевел из тюрьмы в обычную аманатскую избу, откуда ламутский князец вскоре убежал в тайгу.

Выйдя из тюрьмы, Семейка не знал, что делать. В Якутске у него не осталось ни родных, ни знакомых. Тут судьба и столкнула его с Умаем. Познакомились они в харчевне на постоялом дворе. Подсев к столу, за которым Умай лакомился пирожками с рыбой, Семейка долго исподтишка наблюдал за ним, удивляясь, как похож этот, судя по одежде, ламут на бывшего товари­ща его по детству камчадала Канача, дружба с кото­рым так неожиданно обернулась враждой там, на пепе­лище Большерецкого острога. То же серьезное смуглое лицо, тот же вдумчивый взгляд черных раскосых глаз.

На вид Умаю было лет шестнадцать-семнадцать, и был он моложе Семейки всего на какой-нибудь год. Нако­нец, решившись начать разговор, Семейка спросил ла­мута, не знает ли он Узеню. Услышав знакомую речь, Умай обрадовался и ответил, что слышал об этом от­важном воине от своего отца Шолгуна. Весть о том, что Узеня бежал, наполнила Умая таким восторгом, что он схватил по русскому обычаю руку Семейки и крепко пожал ее, благодаря за это счастливое для ламутов известие.

Они разговорились, и, узнав Семейкины обстоятель­ства, Умай посоветовал ему наняться к Сорокоумову толмачом. Отряд Сорокоумова направлялся в Охотск, и Умай, приезжавший в Якутск к воеводе по поруче­нию своего отца, должен был идти с Сорокоумовым в числе проводников. Охотск нимало не интересовал Се­мейку. Он искал возможность вернуться на Камчатку, к своим друзьям. Но едва Умай сообщил ему, что каза­ки в Охотске будут строить большую лодку, чтобы плыть на Камчатку, как Семейка сломя голову кинулся разыскивать Сорокоумова.

За долгую дорогу от Якутска до Уракского перевала они так крепко сдружились с Умаем, что Семейка по­степенно перестал ощущать себя одиноким и никому не нужным.

И вот это несчастное происшествие в палатке Со­рокоумова разлучило теперь его с другом. Он опять одинок. Удастся ли им когда-нибудь с Умаем встре­титься вновь? Скорей всего нет. Сорокоумов по прибы­тии в Охотск отправит казаков в стойбище Шолгуна, чтобы потребовать Умая на суд и расправу. Умаю, как и Узене, придется скрываться в тайге, в дальних стой­бищах. Пути их разошлись навсегда...

Глава шестнадцатая. Разбойник.

Умай оказался прав — тропу на выходе из ущелья в трех верстах за Уракским перевалом в нескольких местах сплошь завалило камнями. На каменных осыпях вьючные олени побили ноги до крови. Часть груза при­шлось с оленей снять и нести самим.

К Охотскому острогу подошли только на четвертые сутки.

Деревянная крепостца стояла на правом берегу ре­ки Охоты, в трех верстах от устья. Рубленная из ли­ственницы, она была обнесена крепким бревенчатым стоялым палисадом, по палисаду торчали две стороже­вые башенки — воротная, с выходом к морю, и тынная, с окошком в сторону тайги и дальних гор.

Увидев крепость версты за две впереди, казаки об­радованно загалдели, пушкари понукали лошадей. Жи­вотные, почуяв близость жилья, из последних сил налегали на постромки.

— Ярыгин! — сердито крикнул Сорокоумов. — Где тебя черти носят?.. Ярыгин!

Семейка поспешил на зов начальника. Спрыгнув со своей лошаденки, он сдернул перед Сорокоумовым шапку.

— Скачи, Ярыгин, в острог, — приказал Сороко­умов. — Скажи там приказчику Ивану Поротову, что я еду на смену ему. Пусть подворье для казаков гото­вит да медовуху откупоривает.

— Это мы мигом! — пообещал Семейка. — Одна нога здесь, другая — там.

Семейка ловко разбежался, плюхнулся животом на спину своей лошадки и, взбрыкнув пятками, уже сидел в седле, цепкий, как клещ.

Лошадь, однако, едва переступала сбитыми до кро­ви ногами. К острогу он подъехал, опередив отряд меньше чем на версту.

Семейку поразило, что на воротной башенке не бы­ло часового. Из-за палисада неслось хриплое пение, визг, хохот. Там, должно быть, справляли какой-то праздник. Вздумай сейчас ламуты поджечь стены кре­пости, им легко удалось бы сделать это. Последний раз острог был спален ламутами всего каких-нибудь десять лет назад. За это время здешние служилые, должно быть, так привыкли к мирному течению жизни, что и вовсе утратили всякую осторожность.

— Эй, тетери! Отпирай! — загремел Семейка кула­ком в ворота крепости, не слезая с лошади.

На стук и крики никто долго не выходил. Он успел отбить о ворота кулаки, с тоской оглядываясь в ту сторону, откуда приехал. Голова приближающегося отря­да уже хорошо была видна отсюда. Если ему не удаст­ся проникнуть в крепость до подхода казаков, не ми­новать ему сорокоумовской плетки.