Землепроходцы

Соколов не стал разубеждать ламута, не стал напо­минать ему, сколь тяжела казацкая рука в сшибке, сколь безопасны для одетых в кольчуги казаков ламут­ские стрелы и сколь губителен огонь их пищалей. Сего­дня для Узени был день торжества, и он не хотел ничем омрачать этот день. Соколов и в самом деле немало ди­вился искусству ламутов, слаженности их действий, богатству ратного снаряжения. Больше всего его беспокои­ло умение ламутов обращаться с огнестрельным ору­жием. Не зря Узеня провел столько лет в Якутске, среди казаков. В случае войны он оказался бы более опасным противником, чем этого можно было ожидать. Оказа­лось, что пищали ламутов были заряжены по всем пра­вилам и во время учений двое ратников Узени оказа­лись ранены. Узнав об этом, Узеня не выказал никакого сожаления, заявив, что воины сами виноваты, раз не проявили должного проворства, когда услышали грохот выстрелов. При этом Соколов выяснил, что и во время учений на Кухтуе по наступающим также палили на­стоящим свинцом. Все это говорило о том, сколь серьез­но готовил Узеня своих ратников. При этом воины под­чинялись ему беспрекословно, и было видно, что ружей­ный огонь для них привычен.

Учения завершились пиршеством, которое ламуты устроили по случаю заключения мира. При этом было забито до полусотни оленей. На забой первого оленя сошлись все воины и обитатели стойбища. Пригнать оленя из табуна было поручено самому проворному и быстроногому воину. С маутом [9] в руке в сопровождении двух помощников воин отправился в табун, пасшийся у леса. Выбранному оленю накинули маут на рога и повалили. Потом тем же маутом опутали задние ноги так, чтобы олень мог свободно бежать, после чего помощники отпу­стили оленя. Животное тут же вскочило на ноги и кину­лось в сторону. Однако воин, держась за конец маута, заставил оленя бежать в сторону стойбища. Искусство, с которым воин правил бегом оленя, было оценено все­ми зрителями, встретившими возвращение погонщика гу­лом одобрения.

Убить первого оленя вызвался сам Узеня. Сняв че­хол с наконечника поданного ему копья, он подошел к оленю, бормоча слова дружбы к животному, которое ему предстояло поразить. В толпе зрителей установилась та­кая тишина, что стал слышен гул воды в реке. Подойдя к мотавшемуся на мауте зверю с левой стороны, Узеня стал греть рукой наконечник копья. Выждав, когда олень стал головой в сторону солнца, он резким движе­нием вонзил копье под лопатку животного. В тот же миг воин, державший оленя, отпустил маут.

Тишина в толпе стала пронзительной до звона в ушах. Воины ждали, в какую сторону прыгнет олень перед смертью и как упадет. Семейка понимал смысл того, что сейчас происходило. Если олень жалобно за­кричит после удара, станет прыгать на месте, задевая древко копья задними ногами и осядет на хвост, ламуты поймут, что животное перед смертью предсказывает им беду. А откуда может исходить беда прежде всего? От казаков. И никакие доводы рассудка не помешают тог­да появиться трещине в договоре о мире.

Когда Семейка разъяснил это своим товарищам, ка­заки также стали серьезны и та же печать напряженно­го ожидания легла на их лица. Здесь, видимо, многое зависело от силы и верности удара, нанесенного Узеней.

Олень, пронзенный копьем, сделал резкий прыжок в сторону, затем, застыв от боли, стал, медленно раска­чиваясь, подгибать передние ноги и повалился на левый бок, подмяв копье.

Из сотен глоток вырвался крик радости. Олень упал почти на месте и при падении закрыл рану. Это был наилучший знак, какого только можно было ожидать... Животное перед смертью предсказывало ламутам сча­стливую жизнь здесь, на берегах Охоты. Теперь даже лица тех, кто выказывал недовольство миром, просвет­лели, и воины смотрели на Соколова без вражды.

Сидя за дымящейся олениной в чуме Шолгуна, Со­колов долго и дружественно беседовал с Узеней, обещая тому исхлопотать у якутского воеводы прощение за по­бег из Якутска. Семейка спросил Узеню, почему не вид­но среди воинов Умая. Оказалось, что Умай отправлен на реки севернее Кухтуя, где кочевали Долганы, Уяганы и другие ламутские роды, чтобы привести их воинов в лагерь Узени. Узнав, что с его другом не случилось ни­какой беды, Семейка успокоился и просил Шолгуна, как появится возможность, отпустить Умая в острог погос­тить, на что Шолгун тут же дал согласие.

Глава двадцать первая. К цели.

Ватаги лесорубов всю зиму валили лес на Кухтуе. Едва вскрылись реки, начался сплав.

К началу лета взялись за восстановление верфи и за­кладку судна. Лодия должна была иметь вид карбаса. Длина ее восемь с половиной саженей, ширина — три сажени. Осадка в воде, по расчетам, фута три с полови­ной. Мачт решили поставить три. Среднюю по длине лодии, кормовую и носовую поменьше.