Земли обетованные

Когда Франк принес Хасану очередной ежемесячный взнос, он заметил, что улыбка бакалейщика при виде его сменилась гримасой. Франк подождал, когда уйдет последний покупатель, и вручил торговцу толстую пачку денег, которую тот сразу сунул в ящик, не поблагодарив и не предложив традиционную чашку чая.

– Что-то случилось?

– Смеешься надо мной? Да как ты смеешь смотреть мне в глаза?! Я тебя убить готов!

– Что происходит, Хасан? Я не понимаю.

– Шарли объявил, что хочет стать христианином, а ты даже не в курсе!

– Клянусь тебе, он ничего нам не говорил.

– Скажешь, что ты и на мессу его не водишь?

Объяснения Франка звучали неубедительно. Слова о том, что празднование Рождества не религиозный акт, а лишь способ создать Шарли яркие воспоминания о детстве; что идентичность личности выходит далеко за рамки религии, никак не могли успокоить Хасана.

– Можешь болтать сколько угодно, но зачем вы водите с собой в церковь Шарли, если он мусульманин? Я ни за что не отдам мой бизнес в руки неверного, мы отменим продажу магазина и квартиры.

– Ага, тогда, значит, ты вернешь мне все деньги?

Этот коварный вопрос заставил бакалейщика задуматься.

Когда Франк спросил Шарли, действительно ли он хочет перейти в христианство, тот был менее категоричен.

– Я никогда не говорил, что хочу сменить веру, сказал только, что месса шикарная, пение такое красивое и рождественский вертеп с фигурками и яслями тоже; по-моему, послание любви Христа – это здорово, мне было интересно его понять, мне нравится, как он говорит: «Возлюбите друг друга».

Шарли нашел на скамье в храме оставленный кем-то требник и теперь увлеченно читал Послания апостолов и Евангелие, попутно засыпая Розетту вопросами, на которые она не знала ответа: «Как Иисус ходил по водам? Это какой-то фокус? А его бесчисленные исцеления – это действительно чудеса? Достаточно ли сильно верить, чтобы они произошли? Может ли любовь вылечить?» Это была великолепная, ошеломляющая религия по сравнению с его собственной – строгой и даже суровой, где нужно без конца падать ниц, в сущности не получая взамен ничего особенного; и эта внешняя религиозность в сочетании с недостатком сострадания к своим же братьям по вере и с вечной готовностью зарезать ближнего как можно искуснее – все это сильно его разочаровывало.

Франк вновь открыл Коран, подаренный Хасаном, и перечел несколько сур; но у него не было ни времени, ни желания вести с бакалейщиком бесконечные споры. На следующей неделе обсуждение было коротким: «Ничего не меняем, я продолжаю платить». Но их духовная близость пропала. С этого дня отношения между Франком и Хасаном были омрачены подозрениями, былая дружба оказалась под угрозой. Остались только продавец и покупатель, а между ними – Шарли, которому не понравилось, что в Вербное воскресенье его лишили мессы. Он рассердился и, естественно, нашел поддержку у Розетты.

– Католиком становятся не оттого, что ходят к мессе, к тому же у него есть право на собственное мнение, – заявила она.

– Послушай меня, Шарли, – сказал Франк, – когда ты будешь самостоятельным, можешь делать что угодно, но пока ты живешь в этом доме, все останется как есть. Ты волен размышлять о чем угодно, но молча; не нужно делиться этим с людьми, которые подумают, что ты их предаешь, а я тебя к этому подталкиваю.

И снова Шарли сказал себе, что Розетта его понимает, а Франк – нет. Ему так нравились эти таинственные песнопения, которые уносят куда-то, вызывают дрожь и заставляют душу взмыть к самому куполу; эти огоньки свечей, дрожащие у ног хрупкой черной Мадонны, и слова любви, – ну да ничего, скоро он избавится от опеки Франка и будет жить так, как ему захочется. Все считали Шарли своенравным подростком с задержкой развития; в его возрасте естественно стремиться познать мир и испытывать трудности, ища свой собственный путь в этом вселенском кавардаке; окружающие надеялись, что его строптивость с возрастом пройдет, но никто не понимал, что же творится в его душе. Даже он сам. На самом деле он так и не смирился со смертью отца, которого убили на его глазах солдаты Фронта национального освобождения; в Алжире нелегко быть сыном харки. Живя с Франком, он чувствовал себя защищенным, но ненависть никуда не ушла, она была все такой же острой и распространялась по капиллярам души не только на самих палачей, но и на их религию. Выбор будущего уже был им сделан раз и навсегда, он просто еще не сформулировал его.

* * *