Земли обетованные

Виктор Маркиш относился к категории хладнокровных натур и был типичным продуктом партийной школы; иначе он не мог бы работать в КГБ после того, как его отец предал свою родину. Виктор был «ошибкой молодости», его мать после очередной комсомольской вечеринки, потеряв голову от прекрасных глаз одного резвого товарища, забеременела от него и решила сохранить ребенка. Виктор мог на пальцах перечесть, сколько раз он видел отца. Их последняя встреча состоялась в 1951 году, когда мальчику исполнилось тринадцать лет; до этого он долго не видел отца и теперь восхитился этим человеком, невероятно красивым в своем мундире защитного цвета со множеством орденов и знаков отличия, которые внушали почтение окружающим. Когда Саша встретился со своим почти случайным сыном, которого практически не знал, его поразило их внешнее сходство; он подумал: «Этого парня я не смогу не признать». И почувствовал, что уже испытывает привязанность к подростку, который словно был его отражением: потрепав сына по щеке, он спросил, чем тот планирует заняться в будущем, и оторопел, услышав в ответ: «Тем же, что и ты».

Виктор выделялся среди пионеров, а потом и комсомольцев своей приверженностью принципам ленинизма: он без колебаний доносил на товарищей, если те хотя бы на волосок отходили от линии партии, и на колхозников, по его мнению отлынивающих от работы, которых он встречал в летних трудовых лагерях; за это его четыре года подряд назначали знаменосцем комсомольской дружины. Благодаря своей общественной активности Виктор поступил в Московский военный институт иностранных языков, где его завербовал КГБ, после чего он стал быстро продвигаться по служебной лестнице. Он работал не покладая рук, пока не попался на глаза Юрию Андропову. Тот искал талантливых единомышленников, разбирающихся в экономике, которые не скомпрометировали себя работой в органах при Сталине и Хрущеве, что было далеко не просто. Поэтому, когда в 1967 году Андропов стал главой КГБ, Виктора взяли в только что созданное подразделение по борьбе с экономической преступностью и доверили ему строительный сектор, в котором из-за деятельности подпольных структур поток государственных средств растекался по личным карманам; где происходило масштабное разворовывание цемента, древесины и прочих строительных материалов; где на всех уровнях расцветало взяточничество. Виктор почти сразу показал себя эффективным и неподкупным сотрудником; он раскрыл несколько хорошо организованных преступных схем, после чего прослыл человеком влиятельным и очень опасным.

А потом Виктор нашел своего дядю Игоря и спас его от верной смерти.

Его близкие, друзья и даже сам Игорь были убеждены, что он поступил так из родственной привязанности, откликнувшись на зов сердца, который требует от нас спасать попавших в беду членов семьи. Он и сам долго был в этом убежден. Но с годами Виктор ощущал, как в нем рождается странное чувство неловкости, едва заметный дискомфорт, которому трудно подобрать название, как будто он стал чужим самому себе. Он приписывал это напряженности работы, важности дел, которые выполнял на своем посту и за которые его высоко ценило начальство, что сулило еще более престижные должности.

В четверг, 19 апреля 1973 года Виктор снял в своем кабинете форму и переоделся в гражданский костюм. Это не удивило ни секретаря, ни коллег – они знали, что иногда по вечерам он встречается с женой или друзьями где-нибудь в центре и не успевает заехать домой на Восстания, чтобы переодеться. Виктор уехал с Лубянки ближе к вечеру; на улице было пасмурно, тающий снег заливал улицы коричневой слякотью. Он шел быстрым шагом, обходя грязные лужи, и через пятнадцать минут переступил порог хоральной синагоги в переулке близ Китай-города. Впервые в жизни. Почему именно в этот день? Задай ему кто-нибудь этот вопрос, он не смог бы ответить.

Просто так, вдруг захотелось посмотреть.

В этот четверг на вечерней службе присутствовало десятка два верующих – одни старики; они сидели в белых талесах по трое на скамейках перед алтарем, бормоча молитвы по памяти. Единственный зажженный семисвечник с трудом рассеивал слабый свет; своды потолка и хоры оставались в полумраке. Виктор тихо вошел, сел в последнем ряду и погрузился в таинственные звуки молитв, стараясь различить слова, – он не сразу осознал, что здесь молятся на иврите. Старик лет восьмидесяти медленно подошел к нему, приглашая присоединиться к ним, но Виктор отказался; ему предложили талес и молитвенник, но он отклонил и это предложение. Старик сказал:

– Я никогда не видел вас здесь раньше.

– Я в Москве проездом.

– Добро пожаловать. Если сможете, приходите в воскресенье, мы будем праздновать начало Песаха.