Земли семи имён

Гаснет ли это его жизнь или сама магия угасает?..

Она осторожно счищала с поверхности пыль, не давая шару мутнеть, и каждый день тайком крала из чулана свежую мяту, которую за большую плату возил Грегору зеленщик с предместий Грозогорья. Оборачивала шар мятой, лишь бы сохранить его дыхание, мерцание и тихий, на грани слуха звон, какой можно было различить только в пустой комнате, не дыша. Про мяту Грегор говорил, что она задерживает свежесть, останавливает тлен и зло.

А как иначе, нежели злом, назвать это – кражу шара? Хоть и отняла не нарочно, хоть и ничего такого не желала никогда… Или…

Или… желала?

Зачем иначе в Грозогорье явилась, зачем лавку каменную искала, чтобы в подмастерья пойти? Уж не затем ли, чтобы вблизи разглядеть магию, научиться её не только из шаров синих, но и из плит каменных, из стволов древесных, из трав, из самой земли добывать? Чтобы было её много, вдоволь, поровну, чтобы мановением руки живые ягоды в колдовскую пыль превращать…

Да только нет, нет первозданной и сильнейшей магии нигде, кроме людских колдовских сердец.

Кусала губы, водила пальцем по строкам, ходила, сама не своя, а шар словно к земле манил, звал в дорогу – к хозяину тянулся. А в голове голоса, голоса – уже не только во сне, но и наяву не стихают, не вырвешься от них…

– Отпусти меня!

– Не плачь, витязь мой. От всего света охраню, сберегу, укрою.

– Прощай, путник.

– Ищи дорогу, ищи чернорец, да с корнем осторожнее будь!

– Под лесным пологом прятаться, тише воды, ниже травы быть…

– На, полегчает.

– Получай дань, отступись от земель!

Хор и круговерть, впору за голову схватиться и бежать, бежать без оглядки от шести голосов, в тёмные дали, в тишину под лесной полог, тише воды, ниже травы…

– Виноградная! Выпей! Может, маяться перестанешь, поспишь хоть часок!

– А? Что?

Кто это? Чей голос? Что с нею?

Грегор держит её под руку, суёт кружку.

– На! Пей скорее, не то с ума сойдёшь!

В кружке луг, полон трав, и веет оттуда летом, мятой, терпким базиликом, горьким шафраном…

– Пей!

Делает глоток, и утихает качка, и голоса в голове слабеют. Ещё глоток горячего, на травах настоянного отвара – и выплывает из русалочьей зелени, из алого леса тревожное лицо Грегора, и Хедвика замечает вдруг проступившие морщины да густую седину…

Последний глоток, иссяк травяной луг в кружке, и мир наконец встал на место, почти не дрожит, не дребезжит, и голоса замолкли, и даже эха не осталось. Да надолго ли?

– Спи, пока отвар действует.

Хедвика вскинулась, испуганно цепляясь за мастера:

– А если они в сон придут?

– Не придут. Отвар надёжный, от десяти мыслей запрёт, не найдёт никто дорогу в твой сон, спи, спи… Лица на тебе нет. А проснёшься, подумаем, что делать. Спи…

Но она не слыхала, что говорил мастер. Стоило опуститься на матрас, как глубокий морок окольцевал мысли, и она уснула бестревожным сном… А проснулась оттого, что тихо было в доме, словно на чёрной лесной поляне в ледяные сумерки.

Как сквозь мглу пробралась в мастерскую. Грегор склонился над столом с лупой, хмурый, седой – с вечера седины ещё прибавилось. Услышал её шаги. Спросил, не обернувшись:

– Проснулась, виноградная? Новый шар принесли. Знаю, плохо тебе сейчас, знаю, ещё хуже станет, но удружи за доброту, разбей сама… Рука не поднимается…

Хедвика, глотая дурноту, подошла к столу. На подставке шар с лиловым отливом, вокруг дух хвои, бергамота, лакричника.

– Чей он? – сухо спросила подмастерье, стеля под подставку коленкоровую салфетку; руки дрожали, но в голове вдруг ясно-пусто стало.

Грегор молча сдёрнул коленкор и указал на шёлковый, с синим отливом, тончайшей работы платок. На памяти Хедвики мастер доставал его единожды, а после, как закончил да стряхнул каменную пыль с шёлка, ушёл и долго не возвращался.

– Живёт на Серебряной-Олёной улице одна девица. Уж очень хорошо на лютне играет. А ещё составы умеет складывать – и зуб утихомирить, и волков отогнать, и смерть отодвинуть.

– Алхимия?

– Алхимия. Да. Это её шар. – Грегор дёрнул подбородком и резко встал из-за стола. – Накроши пыли, только будь бережнее, ради старика.

– Так кто она такая? – спросила Хедвика, и вдруг застыла, припомнив слова господ из гильдии, что приходили к Грегору сделать заказ. – Твоя… дочь?..

Мастер махнул рукой, поплёлся прочь.

– Кто хоть шар принёс? – вдогонку ему тихо спросила Хедвика.

– Нашёл утром в корзине от зеленщика. Ни записки, ни знака. Да, думаю, ты и сама знаешь, кто у неё шар отнял. Ты, значит, у него забрала… считай, будто я это сделал, коли ты подмастерье моя… а он вот у неё… в отместку.

Хедвика сглотнула, промолчала – что тут ответить? Но вместо того, чтобы разбить шар и собрать каменную пыль, она, только Грегор вышел, обернула лиловую сферу той самой шёлковой салфеткой и спрятала к себе рядом с шаром Файфа.