Земли семи имён

– По лугу за мавками следом увязалась, утайкой наш брод выследила – станешь теперь моей гостьей. Молвила слово – готовься к сказке! А будет тебе здесь сказка, русалка…

– Русалочья юдоль, шелка да травы! – звенели речные девы.

Имарина оглянулась, рванулась назад, но только хвосты, хвосты да косы, косы да космы, да вновь хвосты и чешуя шипели, шелестели, хлестали в подводном мареве…

– Выбирай: уйдёшь в омут – оживёшь русалкой. Решишь человеком остаться – плыви, беги, сколько ноги вынесут. Да только не убежишь…

В жуткой улыбке скалился Речной Гость, хохотал, плакал русалочий хор.

Имарина оттолкнулась от ракушечного дна и вверх, вверх, вверх, вверх…

– Далеко не уплывёшь, русалкой на дне оживёшь, если очнёшься, если не вынырнешь, опаловоглазая, рыжекосая…

– Отпущу – да упущу? – рассмеялся, а в глазах, что вишнёвая яшма, брызнули мглой искры. – Нет, милая, оставаться тебе в новую луну на дне. Ни одна гостья моя на берег не поднялась, покуда двенадцать лун не утонули на плёсе с тех пор, как та русалкой очнулась.

– Целый год меня со дна не отпустишь?

– А может, и никогда не выпущу. На что на берегу новая мавка? И без тебя, Мара, там хороводы кружат. А ты плыви по реке, тебе ни топиться негде, ни торопиться некуда…

Смех Гостя зазвенел речной струёй, раскатился по дну, затих далёким шёпотом. А сам он растаял в серебре и зелени, не успела Мара ответить. Течение повлекло вниз, на дно, в мягкий да скользкий ковёр… Тело стало легче, вода потекла сквозь пальцы, сквозь мысли. Солнце, послав прощанье сквозь толщи вод, уступило место молодой луне. Застыл речной мир. Самые тихие мгновения перед первым бликом на лунной дорожке…

Минует минута, и взвихрится песок, подымется со дна ил, по воде разольются хохот и лунное сияние. Из-за каждого камня, из каждого грота выплывут разряженные русалки. Изнеженные тела, небьющиеся сердца, не спрячешь неспящих глаз, не скроешь от них лица…

Вскипит ледяная волна, и вырвутся они на свет, к берегу. Каждое новолунье Речной Гость горькую краткую вольную дарует своим девам, и те устремляются к земле, к живым, по траве блуждающим.

С тех пор как Имарина опустилась на дно русалкой, трижды звенели рассветные птицы, и под воду сочился, мешаясь с утренним золотым солнцем, их клик.

– Слишком ты юна, слишком холодна, чтобы на берег ступать, – качал головой Речной Гость на просьбу отпустить с сёстрами. – Двенадцать лун утонут, тогда и решу, какое платье тебе скроить. А пока отпущу – да упущу? Не бывать этому, милая.

Голос Гостя, как всегда, по воде глухим серебряным звоном стелется: решу, какое платье тебе скроить… решу… не выпущу…

Платья русалкам выходили разные: кому мавкой выпадало нарядиться, кому – берегиней, кому – наядой, кому – невесомым Эхом. Девы-Эха бликами поднимались со дна, скользили на берег, уходили вверх по тёплой ночной траве, нетронутой росой. Примерила платье Эхо – значит, отпускает тебя Речной Гость. Не нужна ты ему больше…

Под зелёным кружевом вод время плывёт вязко, мысли – тихо, гладкие, тёмные, мокрой галькой из ладоней выскальзывают. Минута на исходе, а кажется, что годы минули. Последние мгновения тишины соскальзывают, словно бусины с нити…

Вспыхнуло, обожгло! Мелькнул алый узор, игла пальцы уколола – и снова тихо, зелень да синь. Что это?

Имарина вздрогнула, прильнув ко дну, а над водой запылали костры, и с ликующей песней устремились наверх русалки. Рассыпались серебряные пряди, зеленоватые ладони заскользили по тёмным сливовым волнам, заискрилась в хвостах перламутровая чешуя, и отвесная речная тропа потемнела от русалочьих тел.

Искры бронзы, золота и опала, вихри кос, кружева и влажные травы разлетелись вокруг Имарины громкой россыпью, мелькнули, исчезли, закружились у поверхности пёстрым венком.

Но не одна она осталась на дне в своё первое речное новолунье.

Последними улетали Эха.

Улёгся хоровод наверху, разошлись по берегу мавками да наядами русалки – только тогда показалась из грота дева в сером платье. Никогда не было такого, чтобы сразу двум русалкам шил Гость серые наряды, и в этот раз только одна Эхо поднималась, уходила на ночной берег, чтобы не возвратиться больше в зелень и серебро. Напоследок протянула руку, глянула яшмовыми глазами:

– Подойди.

Мара зачарованно подчинилась.

– Ни одна русалка по своей воле к Речному Гостю не пришла, не ты одна пленённая да усталая. Не тоскуй понапрасну. Пережди двенадцать лун тише ночной воды, ниже речной травы. Сошьёт тебе Гость серое платье, и уйдёшь, уплывёшь из этих рек…

– Неужели иначе не выбраться? На что мне уходить холодной, выстывшей, тьмой затопленной?

Эхо усмехнулась, но смех этот только вода услышала, вода да Речной Гость.

– Какая нетерпеливая… Как за мавками глядеть на лугу, так смелости хватило, а как Реку пережидать двенадцать лун, тут и храбрости конец? Жди своего часа, русалка, жди. Может, и раньше Речной Гость отправит тебя на берег, может, и раньше захочет душу твою разглядеть. А ты будь готова уйти в любой момент. Хоть прямо сейчас! Нечего терять тем, кто никогда не ждал…