Земли семи имён

– Сказала бы раньше, что умеешь закрыть след, – с нотой досады произнёс Хцеф. – Не пришлось бы так далеко отъезжать от развилки. Теперь они нас, конечно, не отыщут. Но и плаща больше нет. Держись крепче, поскачем во весь опор.

К тому времени, как низкое небо опустилось на кроны, они были на опушке широкой прогалины. Лесные вихри за их спиной собирались в лютые ураганы, срывали последние монеты листьев.

Наконец въехали за ветхую ограду; ни огня, ни очага. Когда-то на просторной прогалине гудело большое селение, а теперь лишь кое-где по рощам прятались дома охотников и бирюков. Скрипела на ветру мельница, и, словно угли, горели вдоль троп ягоды клюквы вперемешку с мелкой дикой сливой.

– Это Траворечье. Заброшенный скит неподалёку облюбовали грвецы, потому люди отсюда и ушли. Заночуем, а весной двинемся вперёд.

Они вошли в первый же дом. Хцеф потрепал лошадь по холке, та послушно уменьшилась и шагнула на его ладонь.

– Без Акварели к нам меньше внимания. Да и утром, сдаётся мне, на лошади не уйти. Устала и голодна, а корма почти нет.

Он достал несколько зёрен и пучок сена. Устроив и накормив лошадь, занялся ночлегом: за взмахом руки потянулась пыль, сор вылетел по его велению в разбитые двери. В очаге вспыхнул огонь.

– Отгоняешь смерть?

– Верно.

– Почему не будишь жизнь?

– Не умею.

Девушка опустилась на колени у очага, грея руки, шепча в огонь. Красные брызги накинули на стены рубиновую паутину. Окна затянуло слюдой, хлопнула крепкая дверь. Пурга осталась за стенами, в дом вошла тишина, запахло хлебом. Затеплилась свеча, на столе разостлалась вышитая скатерть…

– Так здесь жили когда-то, – сказала девушка, поднимаясь. В неровном плеске огня она показалась Хцефу куда старше, чем у лесного ручья. Не девушка вовсе, а зрелая дева, и глаза что небо перед грозой: тёмные, как капли смолы, а внутри синь, и зелень, и алый блеск. – Осталось у тебя зерно?

Хцеф выложил перед ней пригоршню зёрен. Набрал снега, растопил его у огня. Зерно под её взглядом обратилось караваем, вода – сбитнем.

– Так здесь когда-то ели. Поужинаем и мы.

* * *

За оградой выли химеры, потрескивал огонь, спала лошадь. Глядели в огонь путники.

– Как думаешь, отыскали нас грвецы?

– Плащ, что ты бросила на след, был из плотной ткани, на добром подкладе. Лазейки им не осталось.

– А химеры?

– По зиме и химеры, и люди слабы.

Разговор утих, очаг угас. Слышнее стал вой ночных тварей.

Филарт. Филарт, хрипло пели они.

Так он узнал её первое имя.

* * *

– Говорят, к летней полуночи лес пробуждается, со дна встают мавки, взлетают над озёрами духи вод. Сам Речной Гость выходит на берег.

Филарт плела косу, глядя в слюдяное окно. Заброшенное Траворечье накрывал мягкий мокрый рассвет; бледный луч скользил по слюде, ища щели, причудливо отзываясь на голос.

«К чему она вспомнила сказания Речных Земель? – подумал Хцеф. – И откуда их знает?»

– Кто выучил тебя грамоте? Или ты знаешь сказания Зелёной Реки на память?

– Знаю на память.

Хцеф пожал плечами. Немногословна, задумчива, каждый миг настороже. Откуда взялась эта девушка-чародейка, что делала, от кого пряталась в лесу?

– Как бы то ни было, собирайся. Время ехать.

– Время ждать, – покачала головой Филарт, указывая на порог.

В щели под дверью, кутая ватой солнечный мёд, лил туман. Его клочья липли к брёвнам, свивались в углах густым тягучим варевом. Хцеф оглядел законопаченные стены, тёмный потолок, хлипкую лесенку, не замеченную накануне.

– Полезай. Я посмотрю, что за порогом, и следом. Возьми лошадь.

Он передал ей красный бархатный мешочек, в котором спала Акварель. Филарт ухватила его на лету и ловкой кошкой взобралась под самые стропила. Зашипело сухое сено, разлился в воздухе успокаивающий дух шиповника: хозяева сушили под крышей травы. Ухватившись за сосновую балку, она глянула вниз. Хцеф, выставив вперёд раскрытые ладони, распахнул дверь.

– Ну что там?

Он вышел на крыльцо. В шаге вокруг шла в голубизну ломкая зимняя трава. А дальше стлался молочный туман, такой густой, что можно резать ножом, словно белый хлеб. Медленно, едва тревожа воздух, Хцеф отступил. Но и этого оказалось достаточно: плотный, изжелта-белый туман, наползший на Траворечье, содрогнулся и ринулся на беззащитного странника.

– Не такого уж беззащитного, – процедил он, стремительно обернувшись. – Филарт! Разожги огонь!

Она словно того и ждала: в туман полетели пучки зажжённого сена, искрящаяся солома и пламенеющие головки шиповника. Белое марево зашипело, вздыбившись. В тех местах, куда сыпали созванные Филарт искры, пелена разрывалась, и хрупкие травы вскидывали в воздух свои тела. А вслед за ними с земли поднимались сонные многолапые химеры, шипастые злые грвецы. Филарт звонко крикнула:

– Входи в дом! Не удержишь!

Стоило Хцефу сделать шаг внутрь, как живое белое кольцо сомкнулось, сузилось, полилось на порог. Он взвился по лестнице, а следом за ним лозой взлетел туман. Филарт ловко втянула лестницу, стряхнув пелену.

– Здесь туман не достанет. Дождёмся темноты. Без солнца колдовские мари слабеют, ночь – время природной ворожбы.

– Кто выучил тебя этому, Филарт?