– Где? – перебил я ее. – Куда вы ходили? Там есть пещеры?
Мышонок достала изо рта травинку, кончик которой жевала, и повертела ее между пальцами. Затем включила компьютер и вывела гол-карту. Посреди лаборатории появилось трехмерное изображение местности вокруг колонии.
– Вот здесь находится точка потребления биомассы, – ткнула Мышка травинкой в карту. – Пять километров от нашей базы. Активная… гм-м… пасть, к которой сползаются фудформы. Мы называем ее Харибдой. Собственно, куда я и угодила, когда эта дура…
– Земля, – сказала Ната, будто пробуя на вкус новые слова. – Люди.
Мышка улыбнулась и посмотрела на нее пустыми глазами.
– В обычном смысле пещер нет, – сказала она. – Харибда – это огромный колодец, заросший активной органикой. Но невдалеке есть другие брошенные точки потребления. Здесь, здесь и здесь, – показала она на карте. – Видишь – они выстроились в линию, словно вектор голода вседрева смещался на протяжении долгого периода. В принципе, брошенные колодцы чем-то похожи на пещеры…
Я закрыл глаза, вспоминая шепот чужака в сознании Наты.
– Идем.
Я поднялся, и Ната поднялась вслед за мной.
– Идти, – сказала она.
– Ты остаешься здесь! – строго произнес я. – А вот мы уходим, – позвал я Белую Мышку.
Пробираться по джунглям было занятием не из легких. Мышка шла впереди и пользовалась старинным мачете, расчищая дорогу. В первое время я хотел отобрать у нее оружие, но вскоре убедился, что у нее это получается гораздо лучше. Ветви, казалось, сами спешили убраться с нашего пути.
– На флаере лететь бесполезно, – словно оправдываясь, сказала Мышка. – Там негде приземлиться. Кстати, что ты будешь делать, если мы не найдем королеву роя?
– Найдем, – кивнул я.
Дождь все шел и шел, но я уже привык к его холодным соленым каплям.
Даже если мы найдем сосредоточение роя, то что будет, если его уничтожить? В прошлый раз, когда оборвалась связь, части роевика, обезумев, просто уничтожили сознание людей, в которых жили.
Моя мама, связанная ремнями, мечущаяся на кровати…
Я, идущий по городу-лабиринту, когда Зверь впивался в мой мозг…
Все повторится.
– Кажется, идут фудформы, – сказал я.
– Да. Точно. Ползут, – кивнула Мышка и прислушалась. – И их довольно много. Надо быстрее убираться отсюда. Слева есть скала.
Вскоре мы поднялись на небольшую скалу, будто утес, возвышающуюся над зеленым морем. Я стоял почти вровень с вершинами деревьев. Розетки на их верхушках шевелились от ветра.
– Видишь, вон Харибда, – махнула рукой Мышка.
На поляне среди леса темнел колодец, усеянный острыми зубами, похожими на бивни слона. Зубы шевелились, будто лапы ползущей многоножки, – вверх-вниз, и казалось, что по стенам колодца пробегают волны. К его краю подползла фудформа и бросилась вниз. Раздался чавкающий звук.
– Жрет, – прошептала Мышка. – Знаешь, когда в нее проваливаешься, почти ничего не чувствуешь. Нет боли, только спокойствие и умиротворение. Харибда впрыскивает наркотик. Обезболивающее. Словно проваливаешься в сон, – вздрогнула она. – Пойдем отсюда. Вон там твои колодцы.
Спустя полчаса мы стояли на краю глубокого провала. Его ровные стены исчезали в темноте, откуда слышался шепот ветра. И чужие мысли.
– Он здесь, – сказал я и достал из сумки мононить.
Такими пользуются скалолазы. Хорошая вещь, когда необходимо куда-либо спуститься или подняться. Надежная.
– Останешься здесь, – сказал я.
– Нет-нет, – замотала головой Мышка. – Я с тобой. Пожалуйста.
– Как хочешь, – пожал я плечами и принялся затягивать конец нити вокруг ближайшего дерева.
Через минуту мы спускались в бездну, крепко прижавшись друг к другу. Луч фонаря дрожал на стенах, по которым ручьями сбегала вода.
– Какая здесь глубина? – спросил я, и эхо убежало в глубь колодца.
– Около километра, – прошептала Мышка.
Мне было не по себе от ее пристального взгляда. И даже Зверь вел себя неожиданно тихо. Даже тогда, когда мы опустились на дно и к нам потянулось чужое сознание. Но не напало. Коснулось и отпрянуло назад, как приливная волна.
Мы стояли по щиколотку в воде, которая просачивалась сквозь пористую горную породу. Где-то в глубине шумела подземная река.
– Видишь? – прошептала Мышка.
Она не отпускала мою руку.
– Вижу, – сказал я и шагнул к чужаку.
Это был мантисс.
Это был старый, высохший мантисс, от которого осталась практически одна оболочка. Он лежал в воде, и только глаза на его сморщенном лице казались живыми.
«Человек», – сказал он, вновь коснувшись моего разума.
Зверь отпрянул, тревожно виляя хвостом. Впервые он искал у меня защиты, будто нашкодивший малыш при виде воспитателя.
– Ты и есть рой? – спросил я, мысленно выстукивая кастаньетами древнюю речь.
Говорить образами, чувствами, но не словами. И мантисс понял.
«Рой? Да, мы рой. Мы… прилетели сюда давно. Это тело может жить долго. Очень долго. Мы просыпаемся и засыпаем, когда это нужно. Нет еды – засыпаем. Есть еда – просыпаемся. Еда и место для жизни. Нас много – мы разумны. Нас мало – и мы просто живем».
– Значит, вы прилетели сюда в поисках новых тел? – спросил я.