Земля

Холод звёздами пролился дугой вниз по созвездию позвонков, когда я подумал, что, вполне возможно, это вовсе и не заигрывания со стороны Дениса Борисовича, а нечто другое. Но что тогда?

– Расхожая интуиция Ницше о смерти Бога обычно трактуется с предельной вульгарностью. Когда Ницше говорит, что Бог умер, – это не значит, что у Саваофа был неоперабельный рак простаты или Иисус скончался от инфаркта. Смерть Бога – это глобальный отказ от всех высших обязательств по линейности времени! Тотальное банкротство замысла, устремлённого вперёд! Умер Великий План!..

На моё лицо приземлились и тотчас высохли веснушки его ораторской слюны.

– Когда исчезает линейный нарратив, начинается движение по кругу. Это замкнутое на себе безвременье логично трактовать как состояние постмортем…

Беспокойная рука его замедлилась, голос начал успокаиваться, затихать.

Я заметил на безымянном пальце у Дениса Борисовича обручальное кольцо. Это, конечно, ничего не гарантировало, но всё же внушало надежду на недоразумение.

– Так что ваша мёртвая барышня была, как говорится, в тренде… – Денис Борисович аккуратно зевнул, ободряюще похлопал меня и вдруг сам убрал руку. – Не горюйте, Володя, подыщете новую покойницу. И налейте-ка себе что-нибудь из бара. Видок у вас, мягко скажем, не очень.

Я смотрел в колючие глаза Дениса Борисовича, на впалые щёки, брезгливый рот в ухоженной седине и уже не понимал, с чего мне вообще подумалось, что он току́ющий пидор.

– С тем же успехом можно себя в тюрьме называть свободным! – с раздражением проговорил Глеб Вадимович. – Выискались живые мертвецы…

Я плеснул себе в стаканчик первое, что подвернулось (оказался арманьяк), и поглядел в окно.

Впереди мигали огоньки дорожных работ. Глеб Вадимович сбросил скорость, мы плавно, точно в замедленной съёмке, проплыли мимо патруля, радужно опоясанного фарами собственного “уазика”. Немолодой гаишник с монголоидным лицом проводил нас рыбьим взглядом. Усатый, он выглядел совсем как Чарльз Бронсон из “Жажды смерти” (любимый фильм Тупицына – на древней, чуть ли не из середины восьмидесятых годов, видеокассете).

Казалось, гаишник отдаёт честь, хотя, скорее всего, он просто приложил ладонь козырьком, чтобы разглядеть, кто в машине, но мне опять мучительно, страстно захотелось стать хозяином “майбаха”, хозяином жизни…

Несколько минут москвичи общались сугубо между собой. Обсуждали недавнюю деловую встречу, на которую отлучались из “Шубуды”. Говорили обтекаемо, видимо, с оглядкой на моё присутствие, но я и не прислушивался особо.

Денис Борисович восклицал оживлённо, как человек, сорвавший куш в казино, а Глеб Вадимович, наоборот, брюзжал.

– Не понимаю, что вы нашли здесь хорошего! Деградация, помноженная на урбанизацию!

– Зря вы… Городишко ортодоксальный, славный. Не обратили внимание на кинотеатр? “Ударник”? “Монтажник”? Чистый же баухаус! И афиши от руки нарисованы! Помяните моё слово, такой вот доморощенный киноарт будет стоить однажды приличных денег.

– Я даже не думал, что такие тошниловки в природе сохранились!.. – шипел Глеб Вадимович. – А контингент? Не лица, а хари! Сухумский питомник! Алкашня, мутанты и вырожденцы! А дети эти дегенеративные… Как вспомню – мороз по коже! Денис Борисович, неужели вам не жутко от всего этого? Народ-победитель, мать его!..

На встречке протяжно замычало. Мимо пронёсся караван чёрных от копоти грузовиков. Глеб Вадимович вильнул в сторону, но по кузову “майбаха” ударила дорожная хлябь, резкая, жёсткая, похожая на выстрел дробью.

– Да бля-а-а! – взвыл остервенелым шёпотом Глеб Вадимович, а я испытал злорадное чувство, что Загорск отомстил московскому снобу пригоршней гравия.

– А вас, Володя, я совершенно не понимаю, – Денис Борисович снова повернулся ко мне. – Почему вы отказались от предложения Аркадия Зиновьевича? Или вам тоже Загорск не нравится?

– Город как город, – сказал я. – Не хуже, не лучше других. Просто та ещё карьера – на кладбище.

Мне казалось, причина более чем убедительна, но, видимо, не для Дениса Борисовича.

– Вам, насколько я понял, предлагали неплохие деньги. И вполне престижную должность.

– Это бригадиром-то копарей?! Суперпрестижно!

– А разве нет? – Денис Борисович удивился. – Или вам конкретно “Элизиум” не угодил?

Я позволил себе усмехнуться:

– Могильщики – по сути ассенизаторы. В старину ниже их по статусу были только палачи или каготы…

Про каготов вырвалось случайно. То есть я хотел, конечно, произвести впечатление, но тут и сам опешил от собственной неосторожности.

Денис Борисович выдохнул носом смешок:

– И вы туда же, Володя! Ещё индийских чамаров бы вспомнили.

– Не слыхал о таких, – сказал я, очень довольный, что меня не уличают в подслушивании.