Он касался в ней реакции общественности на подобные происшествия, хотя особой реакции на решение трибунала не последовало, тем более что это был военный трибунал, а не гражданский суд. Он писал, что, как он говорил на суде, «надо лечить не кашель, а болезнь; надо лечить не боль, а её причину», то есть налаживать отношения между людьми, общественный климат, чтобы не доходило до такого «кашля», который случился на крейсере «Цезарь». Только в конце статьи Александер поделился своим «потоком сознания» насчёт переосмысления собственного жизненного опыта и «переосмысления нигилизма», то есть «отказа от самого отказа».
Прошло некоторое время после написания статьи, и Александер мог бы лишний раз убедиться в том, что прошедшая статья про «критян-лжецов» оказалась правдивой, что он был прав и так и остался тем самым «критянином». Он мог бы убедиться в том, что культура и литература не способны воспитать всё человечество, не считая частных случаев, и что его супруга тоже оказалась права, когда сказала, что и его статьи всё также остаются «пустым звуком» для общества, как и многовековая человеческая мудрость. Однако этого не случилось, и Александер, который переставал быть скептиком, не стал лишний раз утверждаться в нигилизме из-за отсутствия реакции общественности, а тем более осмысления произошедшей трагедии.
Однажды вечером он сидел за компьютером и курил в своей студии, как увидел, что ему пришло сообщение. Зайдя в мессенджер, он увидел сообщение от женщины по имени Мария Хартман. Он прочитал это сообщение:
«Господин Неверсон, я знаю, что вы принимали некоторое участие в нашумевшем деле о трагедии на военном крейсере «Цезарь», что было два месяца назад. Я знаю, что вы лично присутствовали на военном трибунале и что вы лично просили самого президента об смягчении приговора осуждённому прапорщику.
Я бы хотела встретиться с вами лично и обговорить некоторые детали у вас же дома, то есть прошу о встрече. Я прошу вас продиктовать ваш адрес.
Жду Вашего ответа.»
Он недолго думал, как ей ответить, и написал:
«Простите, но с кем я имею дело? Это вы – супруга Адриана?»
На том и закончил, выключив свой компьютер и ожидая ответа не раньше, чем на следующий день.
Когда он перебирал некоторые бумаги, он всё же решил зайти в свой блог и проверить, не ответила ли женщина этим же вечером сразу. Он включил свой компьютер и зашёл в свой блог. Он был прав: она ответила почти сразу:
«Я бывшая жена Адриана, да, и мне интересно узнать все подробности его судьбы через вас.»
Через несколько месяцев, когда все окончательно привыкли к космическим видам, многие люди, особенно заключённые, стали чувствовать недомогание.
Им стало сложно целые сутки быть взаперти в одних и тех же стенах, лишь периодически покидая свои камеры в столовую или в уборную. Им надоело безделье и однообразие, некоторые с нетерпением ждали прилёта на Марс и даже начала их марсианской трудовой деятельности, когда они могли бы получить физическую и психологическую разрядку, меньше времени находиться в своих камерах взаперти и больше времени быть активными, двигаться, работать, даже если это будет каторжный труд. Некоторым становилось легче от того, что с каждым часом они всё ближе к Марсу.
Вместе с тем, однако, в головах многих заключённых возникло непонятное напряжение. У некоторых осуждённых иногда возникала даже дрожь: они дрожали, стучали зубами, как от холода, дрожали колени. У некоторых возникали негативные мысли о своём будущем, о том, что ждёт их на Марсе. Некоторые чувствовали себя как солдаты, которые целыми эшелонами на грузовиках отправлялись на фронт в горячие точки, непонятное напряжение среди заключённых можно сравнить с напряжённостью солдат перед началом боевых действий. Некоторым становилось страшно, и они не могли понять и объяснить это чувство, этот панический страх перед непонятным и туманным будущим.
Для тех, кто находился в одной комнате с монголом Бауыржаном, его предыдущее «откровение» подействовало ещё более впечатляюще, оно только усугубило настроение среди заключённых. Непонятный рассказ монгола про пытки на Марсе в страшных комнатах и ощущения жертвами пыток среди мучителей на красной планете как «пребывания в аду» усугубили напряжение и негатив для сокамерников Бауыржана. Воображение некоторых осуждённых рисовало им мрачные и страшные картины.
Некоторые думали и надеялись, что это «страх страха», и что когда они прибудут на Марс, это чувство уйдёт и они поймут, что сами ожидания оказались страшней реальности. С каждым часом, приближаясь к Марсу, их волнение усиливалось: одни волновались так, словно их долго ведут на войну или на казнь, а другие волновались так, словно их ждут спортивные соревнования.
Адриан ждал Марса для того, чтобы понять, был ли прав Бауыржан или нет. Он хотел узнать, действительно ли он будет лечиться как признанный душевно больным или это оказалось ложью, и он будет жить и работать наравне с остальными заключёнными. Он хотел узнать, единственная ли эта каторга, международная ли она, или этих марсианских тюрем несколько.