Осуждённых не уведомляли о том, сколько времени им осталось лететь, и эта неизвестность только возбуждала и искушала их. Они не могли увидеть из иллюминаторов, где они и долго ли ещё лететь; некоторым было любопытно и волнительно, некоторым было несколько страшно, но когда они пробовали узнать время у охранников, те всегда им отказывали.
Некоторые заключенные пробовали считать количество прошедших дней по тому, сколько раз они слышали команду «Отбой!» и сколько раз они ложились и просыпались, как на Земле. Все рано или поздно сбивались со счёта, но все, кто считали, поняли, что они летят уже, по меньшей мере, месяца два или больше.
Те, кто пробовали считать, зная это и зная то, что до Марса им лететь не менее чем шесть месяцев, стали успокаивались и меньше волновались, несмотря на общий климат напряжённости. Однако быть совершенно спокойным не удавалось никому.
Александер оказался в замешательстве.
Он слышал и помнил, как Адриан рассказал ему про свою бывшую супругу. Он не знал подробностей их несложившихся отношений, ему это и не было интересно. Теперь, когда объявилась бывшая супруга Адриана, Александер, который периодически погружался в себя, ещё должен был погружаться и в чужие отношения и пересказывать Марии Хартман всё, что он слышал и видел, что он знал об Адриане.
В тот вечер, когда внезапно объявилась Мария Хартман, Александер, увидев её ответ, не знал, чем ей ответить. Александер имел свои заботы и мысли, и он не торопился знакомиться с этой женщиной и долго разговаривать с ней.
На следующий день, утром, когда он продолжал разбирать свои некоторые старые бумаги, сортируя их и избавляясь от уже ненужного хлама, он вспомнил про эту женщину, которая писала ему вчера.
Он переосмыслил свой опыт, знакомство и недолгую дружбу с бойцом-пехотинцем, суд и собственные действия. Он уже не был таким циником и не смотрел на людей свысока, как раньше, но он, тем не менее, не испытывал большого желания от нового знакомства. Он понимал, что женщина будет его долго допрашивать обо всём: их знакомстве, общении, как Адриан вёл себя и что говорил, и все подробности прошедшего дела. Он понимал, что эта женщина станет его допрашивать просто для своей отдушины, чтобы не быть безучастной в уже решённой судьбе её бывшего мужа. Александер не слишком хотел быть тщательно допрошенным этой женщиной, однако он, который переосмыслил свой опыт, жизнь и взгляды, решил для себя, что помощь этой женщине окажется помощью самому себе, чтобы таким образом выразить своё «покаяние».
Он решил, что лучше не упускать шанс оказаться полезным и помочь человеку, и в то же утро, после раздумий, он ответил Марии, что согласен поговорить с ней у себя в студии, но только тогда, когда он закончит свои дела.
Когда дела были закончены, Александер ответил ей в мессенджере, что теперь он свободен и что она, как его обычный гость, может приходить в свободное для неё ближайшее время на улицу 100 – летия Хартса, 90. Она написала, что «очень признательна за его великодушие, уже однажды проявленное её бывшему мужу во время прошедшего дела, и проявленное теперь» и что она «даст ему знать, когда она будет готова прийти».
Александер, думая о ней, сказал самому себе:
– Ещё один человек окажется в моём доме и будет нуждаться в моей консультации…помощи…Я полезен другим, и это хорошо…
Сидя в своём кресле, Александер курил, получал гормоны из сенсора и слушал музыку из того же сенсора, ведь сенсоры чувств есть многофункциональные умные устройства. Он много думал и представлял.
Он вспоминал свою рабочую деятельность ещё с того времени, в прошедшем веке, когда он, будучи молодым и инициативным, заключал короткий контракт с армией. Он вспоминал, как он подавал заявление на получение своей части в партии и как он работал несколько лет, как он посещал здание департамента общественных связей и как он сидел за своим компьютером и проводил видеоконференции со своими коллегами из других отделов и кабинетов.
Он вспоминал, как он работал почти 10 лет журналистом, как отправлялся в Китай и Японию в качестве корреспондента правительственной прессы Хартса и общался с азиатскими коллегами по поводу экономических и политических договоров и соглашений. Он вспоминал, как стал частным независимым писателем и как вёл независимую общественную деятельность, как писал о своём опыте и взглядах.
Он уже перестал быть нигилистом, перестал критиковать и осуждать всё и всех вокруг. Он перестал смаковать негатив, изящно описывая его в разных формах в разных публикациях.