Земля бизонов

Теперь они отправлялись в путь с первыми лучами рассвета и останавливались на отдых с последними лучами заката, когда жара спадала. Через горы и скалы идти было трудно, продвигались они крайне медленно и порой на протяжении трех дней впереди маячила одна и та же огромная красная скала, точащая вверх, как перст, обвиняющий небо во всех смертных грехах.

Когда поднимался ветер, приходилось останавливаться, поскольку ветер поднимал тучи песка и с такой силой швырял его в лицо, что грозил выцарапать глаза.

— За что? — прямо-таки рыдал Андухар. — Ну почему, Господи? За что нам такое наказание? Чем мы тебя так прогневали?

Канарец пытался ему объяснить, Господа вовсе необязательно оскорблять, чтобы он обрушил на них все мыслимые кары, поскольку, как однажды сказала Ингрид, «Вся беда в том, что Он слишком далек от нас, а потому зачастую не может видеть ни красоты, ни ужаса своих творений».

Невероятную красоту тех мест, куда их забросила судьба, невозможно было даже описать, как невозможно описать ужас, охватывающий при одной мысли о том, как они будут перебираться через горы и сколько времени на это уйдет — если эти горы вообще где-нибудь кончаются.

В то утро, когда они спустились к подножию одной грандиозных колонн почти четырехсотметровой высоты, вырастающей как будто из самых глубин земли, словно ее выталкивала оттуда чья-то чудовищная рука, Сьенфуэгос решил взобраться на вершину скалы, оглядеться и понять, куда же все-таки идти, и велел андалузцу дождаться его возле скопления скал, маячивших впереди — те образовали небольшую пещеру, где можно было отдохнуть в тени.

Андухар безропотно повиновался, полностью предоставив принятие решений своему товарищу, которому удалось сохранить присутствие духа. Оставив у подножия скалы все лишнее и взяв с собой лишь посох, веревку, бурдюк с водой и немного вяленого мяса, Сьенфуэгос начал одно из удивительных, но привычных для него восхождений, прежде чем достиг широкой площадки, откуда открывался чудесный вид на все четыре стороны света.

Даже красота перестает быть красотой, когда становится настолько грозной и агрессивной. Трудно восхищаться красотой, когда она вызывает страх.

Дикий, хаотичный ад красных скал, наползающих друг на друга, наводил тоску, перед лицом которой все прежние пережитые прежде опасности обращались в ничто. В любом другом месте, каким бы гиблым оно ни казалось, рядом с канарцем кипела жизнь, но в сердце гигантского плато Колорадо создавалось гнетущее впечатление, что здесь нет ничего, кроме камня — сплошное царство камней с редкими вкраплениями чахлой растительности.

Сплошные скалы, камни, глина и пыль — всевозможных оттенков красного цвета, что раскинулись на много миль под палящим солнцем и небом цвета индиго без единого облачка.

Весь окружающий мир казался вымершим.

Помоги нам Боже!

Тот же пейзаж простирался далеко на север, запад и юг, и лишь где-то на востоке маячила равнина, откуда они пришли, но уже не было даже намека на те бескрайние прерии, из которых они с таким трудом выбрались.

— Вот черт! — выругался вслух обескураженный канарец. — И что я теперь скажу бедняге Сильвестре?

Он подошел к обрыву, чтобы поискать глазами друга, и тут заметил неподалеку какое-то движение.

Приглядевшись, он едва не зарыдал от бессилия: три десятка полуобнаженных человеческих фигур крадучись приближались к тому месту, где мирно спал Андухар, не подозревая о грозящей ему опасности.

Первым его желанием было закричать, чтобы предупредить друга о присутствии дикарей; но тут же он сообразил, что тот все равно не услышит, зато крик может привлечь внимание кого-то из воинов, уже находящихся у подножия скалы, на вершине которой он стоял.

Поэтому он предпочел лечь на землю, свесив вниз лишь голову, и наблюдать, уповая на то, что, возможно, краснокожие не заметят андалузца и пойдут дальше своей дорогой.

Его надежда длилась десять минут, на протяжении которых он прошептал все известные ему молитвы, но потом стало ясно, что дикари прекрасно знают, куда направляются и чего хотят, поскольку упорно, хоть и с бесконечной осторожностью, продвигались к тем самым скалам, где укрывался андалузец.

Вконец измученный Сильвестре Андухар даже не услышал, как четверо мужчин набросились на него и отняли оружие, прежде чем он успел что-то понять.

Со своей скалы канарец увидел, как туземцы скачут вокруг пленника, теребят его и дергают за бороду, внимательно изучая, словно какое-то невиданное животное. Под конец они подобрали свои пожитки и двинулись на юго-восток, уводя с собой андалузца на веревке, привязав его за шею, словно ценный трофей или опасного хищника.

В какую-то минуту Андухар бросил долгий взгляд на вершину горы, где стоял Сьенфуэгос, и несмотря на расстояние, канарец прочитал в нем мольбу.

Он смотрел вслед отряду, пока тот не скрылся за очередным нагромождением камней, однако сам не сдвинулся с места, поскольку не был уверен, что кто-нибудь из краснокожих не отстал и не залег в засаде.