Земля и звезды: Повесть о Павле Штернберге

— Впе-ред! Впе-ред, товарищи!

Толпа нарастала как снежный ком. Шли во всю ширину улицы. В стремительном движении, в порыве, объединяющем сотни людей, была неотвратимая решимость. Часовой у ворот попятился, держа на изготовку винтовку с примкнутым штыком. Виноградов схватил винтовку за ложе, отвел ее в сторону, предостерег:

— Ты эти штучки брось!

Офицер, раскинув руки, пытаясь остановить толпу, просил:

— Господа, остановитесь! Господа, соблюдайте порядок!

Был он слишком растерян, чтобы его послушались.

У входа в здание тюрьмы надзиратели преградили путь. Они держали перед собой пистолеты. Михаил Петрович, не замедляя шага, двигался прямо на них и, оглянувшись на офицера, властно приказал:

— Убрать холопов!

Надзиратели расступились. На втором этаже, пока Виноградов вел переговоры с тюремным начальником, в узких коридорах загремело железо, заклацали замки и запоры. Толпа, разлившаяся по тюрьме, освобождала узников.

Тщетно тюремный начальник убеждал, что надо дождаться приказа свыше, что манифест еще не приказ, что толпа творит беззаконие. Из смрада камер вырывались заключенные, бросались в объятия толпы. Пьянящее слово «свобода» парило под сводами Таганки…

Всплеск ликования скоро сменился похмельем. Черносотенцы убили Баумана. Царская «свобода» обернулась свободой убивать… По всей Москве засверкали кистени черной сотни, защелкали выстрелы, засвистели казачьи нагайки…

В ту ночь он пришел к социал-демократам. Его активная натура жаждала действий. Он осознал: если в тебя стреляют, не время выкрикивать лозунги, время вооружаться.

Нужны были деньги. Он обратился в ассоциацию инженеров. Либеральные интеллигенты тратили сотни рублей на банкеты, произносили восторженные речи о свободе. На оружие Михаил Петрович не выжал из них и ста целковых. Но он не унимался. Тряс знакомых и родственников. Рабочие собирали по гривеннику, по полтиннику, сам он продал из дома все, что можно было продать, и купил сорок винчестеров и два маузера.

Родилась боевая дружина. Каждый день из Миусского парка выходил трамвай с табличкой: «Служебный». Он останавливался у Сокольничьего круга. Более сорока дружинников, пряча винчестеры под пальто, уходили в рощу, к заброшенной поленнице и тренировались в стрельбе. Стреляные патроны подбирали, в парке заряжали их.

Дружина сколотилась на славу. Она была подвижна и маневренна. По одному пробираясь через тайные лазы и проходные дворы, дружинники собирались в условленном месте. Разрыв между первым и сороковым, появившимся в пункте сбора, не превышал пяти минут.

Накануне декабря стреляли настолько метко, что Виноградов стоял в полуметре от мишени. «Дззз-дзз», — повизгивали пули, а он длинной палкой показывал стреляющему места попаданий.

Когда грянуло восстание, Миуссы в первый же день превратились в крепость. Опрокинутые вагоны конки, стальные листы, врытые в землю, преградили подступы к трамвайному парку.

Миусская площадь, заваленная водопроводными трубами, грудами камней, была удобна для засад и внезапных вылазок. Прилегающая местность — лесные склады, коптильная селедок, огороды, Катышкина деревня, приютившая кустарей-башмачников, — надежно укрывала разведчиков и дозорных дружины.

Казаки, засевшие в Бутырке, и полицейские из участка близ Тверской быстро усвоили непреложную истину: безмолвие опрокинутых вагонов обманчиво, оно таит смерть для любого, кто дерзнет к ним приблизиться. Небезопасна и груда камней на площади. Камни стреляют!

Виноградов утро встречал на баррикадах, сшибая снайперскими выстрелами наблюдателей с пожарной каланчи; днем управлял огнем по винному складу, каменные лабазы которого укрыли полицейских; каждые несколько часов он появлялся среди дружинников, обстреливавших Бутырскую тюрьму; перед вечером его летучие отряды оказывались у Горбатого моста, вырастали как из земли на Селезневке, на Грузинской и Кудринской.

В роковую ночь, когда артиллерия Семеновского полка расстреляла баррикады и поражение восстания стало очевидным, Виноградов скрытно вывел миусцев из парка.

Город казался покинутым. В окнах — ни огонька. Лишь над Пресней багрянилось небо отсветами пожарищ.

В Теплом переулке, во дворе, где жил Виноградов, замуровали оружие в стену. Ниша была давно заготовлена. Последний раз скользнул по стене луч карманного фонарика.

— Все, — сказал Михаил Петрович. — Винчестеры скоро нам пригодятся. А вы… — Он обернулся к стоявшим рядом соратникам. Лица в темноте были неразличимы: — Рассыпьтесь по Москве, Как песок по берегу. Растворитесь…

Утром Виноградова разыскивали жандармы. По Теплому переулку метались семеновцы, барабаня прикладами в двери. Филеры, получившие фотографии Михаила Петровича, внимательно всматривались в лица прохожих.

Его не было нигде. Никто не получал вестей от него. Никто не встречал и его самого. Но он был жив. Он был на свободе. Об этом свидетельствовали назойливые визиты полиции то в Теплый переулок, где остались жена и дети, то в Полуэктов переулок, где жил отец — Петр Андреевич.