Земля-кормилица Рассказы Очерки

Весной оживали поля, и в Клангяй новоселы, затянув потуже пояса на голодном животе и прикрывшись лохмотьями, развевавшимися по ветру, выходили засевать свои полоски. В эту пору поля еще внушали им надежду на урожай. Летом некогда было думать об еде и об отдыхе, — дни были долгие, а ночи — не успеешь глаз сомкнуть, как земля опять требует трудовой дани.

Наступала осень — пора надежд, и урожай собирался до последнего зерна. Молотили, веяли, а потом урожай попадал в закрома усадьбы к тем, кто ссужал хлебом до уборки, к ростовщикам, ксендзам и звонарям, а сеятелю оставалась мякина.

В деревне новоселов этот год был воистину голодным. После ранней теплой и благодатной весны настало знойное лето, а перед уборкой хлебов начались грозы и ветер; градом положило озимые по всей округе. Многие еще не потеряли надежды на урожай яровых, на картошку, на помощь божию. Однако в конце лета над этим краем нависли непроглядные тучи, непрестанными дождями заливая и без того болотистую землю Клангяй. Если и выдастся, бывало, погожий денек, подсушит залитые водою нивы, назавтра, точно в отместку, новые ливни снова затопляли поля.

Там и сям всплывало недосушенное сено, и крестьяне торопились подхватить его и, отряхнув воду, перетащить во двор, высушить под навесом. Ранние холода погубили не успевшее созреть зерно. Во время уборки три утра поля были белы от инея.

Малоземельные новоселы, истратив последние запасы, начали продавать скотину, пряжу, шерсть.

Когда начались необычно ранние морозы, многие стали запахивать свой недозревший, подгнивший, потравленный голодным скотом урожай, — не надеялись, что лошади у них уцелеют до весны. Толпами шли на поля и доставали из воды вместе с ботвой едва завязавшиеся клубни картошки. Варили из нее похлебку. Дети от нее пухли. Начались небывалые болезни, люди мучились животами.

Мясом и хлебом могли питаться только самые запасливые и богатые, у кого осталось что-нибудь от прежних лет.

Когда выпал снег, острее стала ощущаться нехватка еды и кормов. Холода донимали больше всего бедняков. Содрав последнюю солому со стрех, они запрягали лошадей и пускались собирать подачки у жителей верховых, более урожайных мест.

Еще до наступления зимы начали кормить скот соломой с крыш, искрошенной в сечку. По ночам крестьяне ватагами ходили в лес рубить подмерзшую ольху, березу, побегами которых и поддерживали своих кормильцев.

Новой карой для крестьян было появление в казенных и усадебных лесах лесных сторожей. Они караулили зорко и были беспощадны к своим жертвам.

Наступили сильные морозы. Дров достать неоткуда, — ни денег, ни лошадей. Новоселы сожгли заборы и давно оголенные от соломы стропила, сожгли даже срубы колодцев.

Жестокие морозы не спадали, а холод — союзник всех несчастий. Говорили, телята замерзали в утробе стельных коров. Волки хозяйничали уже не в лесу, а в хлевах.

Почти каждый день по деревням взламывали клети: захожие из местечек воры брали только одежду и сало.

В эту зиму Тарутисы натерпелись голода, чуть собак не ели. В местечке давно не видели Юраса в шапке стрелка. Командование организации стрелков посылало ему вызов — явиться в парадной форме на торжественное празднование освобождения Литвы, но он на него не отозвался. Были, значит, важные дела, если иметь ввиду его горячую, удалую голову, его страсть к собраниям, выступлениям.

Дома у него было достаточно невзгод. Заболел Казюкас; не успел он оправиться, как свалился меньшой мальчик, Йонас. В самые лютые морозы с утра до вечера отец должен был бороться с этими бедами. Чуть свет, спросонья он бежал в усадьбу, где за взятый в долг для больных детей корец ржи или пшеницы, за полученную «под расписку» трёшку он должен был возить из лесу дрова Ярмале. Рабочие руки к весне упали в цене, и окрестные крестьяне толпами шли в усадьбу, за гроши нанимались на любую работу. За семена, за ссуду многие обязались работать в усадьбе на стройке, на пахоте; другие отдавали Ярмале в батраки своих сыновей, дочерей. Хлеб везде подорожал, а годовая плата казалась немалой: пара сапог, смена одежды и три меры зерна. Раньше чем в местечке организовали комитет помощи пострадавшим от неурожая и выхлопотали семена новоселам по дешевым ценам, Ярмала успел на кабальных условиях раздать своим бывшим батракам семенные ссуды. Когда его закрома опустели, он закупил на базаре сотню центнеров зерна для посева и стал раздавать его всем, кто соглашался осенью вернуть ссуды в двойном размере. Он делал это с видом благодетеля и приговаривал:

— Я вас всем наделю, зачем вам комитеты?

Но в своей компании он пел другое:

— Поделили поместья — новым дворянам, и что же? Оставались бы батраками, были бы сыты, а теперь все они у меня в кармане сидят.

Неурожайный год для новоселов был самым урожайным для Ярмалы. В самую горячую страдную пору он мог сгонять, когда хотел, целые толпы парней и девок на свои поля. А не послушаешься, — он предъявит к оплате векселя и, чего доброго, каждого протестующего отдаст под суд. Но Ярмала говорил: