Земля-кормилица Рассказы Очерки

Невзгоды и горести не сломили выдержки Юраса, как это было со многими крестьянами, его соседями, которые пропились до нитки от нужды, от невзгод.

Только в последнее время несколько раз он приплетался домой выпивши.

Водка обладала способностью, если не возбуждать чувство мести или печали, то хоть толкать на обиду и кровопролитие. А на Юраса она действовала иначе. Вернувшись домой, он еще на пороге затянет, бывало, что-нибудь похоронное и, оборвав, кинется к жене, да такой ласковый, шелковый, хоть к ране прикладывай. Тотчас он сажал Монику к себе на колени, как маленькую, вкладывал ей в руку пряник или еще какое лакомство, а если она, бывало, уже легла — стаскивал ее с постели.

Пока хмель не проходил, он прильнув к жене, ворковал:

— Ты не кропи… не разливайся, тучка моя, что я малость выпил… червячка заморил. Всё те родственники! Не я ставил, не я платил. Не сердись, — все пойдет на лад.

Если ему никак не удавалось уговорить нахмурившуюся Монику, он пускался с нею в пляс.

Она упиралась, бранилась — муж все равно не слушал её, хватал ее в охапку, как сноп, и нес танцовать. Пересердившись, Моника улыбнется сквозь слезы на его выдумки и потом, бывало, все ему простит.

Жены деревенских пьяниц говорили ей:

— Радуйся, что у твоего такая повадка, только танцовать тебя заставляет. А мой, когда напьется, — сущий зверь! Года два назад как стукнул меня, до сих пор шрам остался.

«Не дай бог мне дожить до такого!» — думала Моника, глядя на искалеченных женщин.

Но чем беспросветней и тягостней становилась их жизнь, тем чаще Юрас заглядывал в корчму. Был бы только повод, — и он возвращался из местечка, распахнув тулуп, пошатываясь, неугомонно болтая и подшучивая. Оправдывался, что имел много дел с разными людьми.

Раз в воскресенье после рождества, когда Юрас обещал жене никуда не уходить, он все же не вытерпел — и отпросился в местечко. Дал слово, что не задержится и с заходом солнца будет дома.

Тревожное подозрение зародилось у Моники: он уже не может без водки, тянет его на эту мерзость! Но Юрас позволил ей обыскать все карманы, выворотив старый кошелек, и только, когда она убедилась, что выпить мужу не на что, она отпустила его.

В Сармантай Юрас пошел прямо к волостному правлению, где набралось много крестьян, зашедших погреться, узнать новости.

Уже в сенях правления, когда он отряхивал снег с шапки, кто-то взял его за локоть.

— Тарутис, иди-ка сюда, получи извещение, — позвал его староста, не окончив начатого разговора. — Хорошо, что мы встретились. На!

Юрас вытер поскорее руки о полы тулупа, взял желтую бумажку и, найдя в углу место присесть, хотел прочитать ее. Но его попросили встать, так как собирались запереть внутреннюю дверь. Увидев, что кто-то пьет из ведра, он почувствовал жажду, — с самого утра во рту стоял вкус прогорклого сала.

Вокруг говорили о беконе, читали газеты, плевали. В небольшой передней волостного правления было так накурено вонючим табаком, что в двух шагах нельзя было узнать человека. Юрас развернул бумажку.

«Согласно статье 1030 Кодекса гражданских дел, — в полголоса читал он слова, — начальник участка полиции Каунасского уезда… прожив. в Сармантай… объявляет, что 10 февраля 1930 года в деревне Клангяй во дворе гр. Юргиса Тарутиса будет произведена продажа… с публичных торгов… следующего движимого имущества: пегая корова 4 лет, чалый конь 6 лет»…

Подошел знакомый и о чем-то спросил Юраса. Тот ответил не сразу и невпопад:

— Во! завещание читаю… «корова и две овцы… — бормотал Юрас, — …для удовлетворения иска гр. Ярмалы Зигмаса в размере 110 литов и директора Кредитного банка Паулаускаса в размере 100 литов. С выше указанной общей суммы оценки перечисленного имущества имеют начаться торги. За справками относительно продаваемого имущества обращаться в канцелярию участка…».

Юрас дочитал, у него пересохло в горле.

— Посмотрим! — сам себе говорил доброволец. — Не одна еще собака подохнет, покамест меня сожрёт.

Старшина наклеивал на стенку какую-то афишу. Вокруг него толпились крестьяне.

Юрас через головы прочитал, что после богослужения в Народном доме состоится лекция доктора Денежника: «Как крестьянам бороться с экономическим кризисом».

— Что это за экономный доктор? — спросил Тарутиса какой-то низенький человек: — получше он нашего аптекаря?

— Ну, видишь ли — он свой карман здорово лечит, — ответил разъярённый доброволец.

— Хи-хи-хи! — засмеялся в кулачок маленький человечек, — так надо полагать, раз он Денежник, то может научит нас, как литы делать.

— Да мы и без его науки сами бы наделали, кабы нам хоть для образца этих литов дали. Давно мы их видели. Видишь ли — всадник[5] — взял и заехал в барский карман.

Человеку понравилась острая речь Тарутиса, и он тоже, сколько мог, сыпал остроты. Подошли односельчане.

— Что ты тут критикуешь, Тарутис? Разве не знаешь, что теперь нельзя касаться ни бекона, ни госпожи министерши? Пойдешь на лекцию?

Юрас махнул рукой.

— Что же это ты? Ведь он твоего направления, — левый, говорят.

— Левый-то он левый, потому что левой загребает… Только это совсем не мое направление.