Земля-кормилица Рассказы Очерки

Власть панских демократов разделила поместье Сармантай. Отрезали несколько гектаров и добровольцу Барткусу Юргису. Надел был в стороне от других сел, и в волости записали его под тем же названием, что и поместье. Вскоре рядом с Барткусом врылся в землю и сосед его — новосел.

Весь век свой промечтав о клочке собственной чёрной земли, Барткус стал владельцем гектаров. Но гектары эти гнули спину добровольца, высасывали из него здоровье. С болота временами подымался перегар гниющих стволов и листьев, ноги у Барткуса начинали ныть, удушье перехватывало глотку. По ночам, сев на койку, он с трудом ловил воздух, кашель раздирал ему горло.

А тут еще жена причитает над мужниными мучениями, над собственной горькой долей:

— Поскорей бы нам хоть как-нибудь из этой норы выбраться, конуру какую-нибудь слепить на зиму.

И у Барткуса в голове тоже заботы: зерно, долги, посевы, лес для постройки. Была у него старая кобыла. Скотина была уже не в силах разжевывать грубый корм, приходилось давать ей запаренную сечку. С трудом тащила она плуг и телегу. Думал Барткус продать ее живодеру и купить другую лошадь.

Утро. В закопченном оконце норы-землянки, как серебряная нить, блеснул длинный солнечный луч. И тотчас высунулась всклокоченная голова, а когда голова исчезла, вскинулась шершавая иссохшая рука.

— Дождь как будто утих… — сказал Барткус, обращаясь в глубину землянки. — Надо к Каупкусу зайти. Вместе как-нибудь мозгами пораскинем.

Сперва из норы показалась залатанная спина, а потом и весь человек. Он смахнул пыль с грязных колен, подвернул штаны, вытряхнул солому из клумп[7] и, постукивая ими, побрел по болоту, раскорячивая больные ноги. Добрел до другой такой же норы и юркнул внутрь.

В землянке сидел старик. Несколько пар детских глаз таращилось на початый каравай. Женщина, со слезящимися от дыма глазами, качала в корыте младенца. Мужчины выколотили трубки, набили их из кисета и, уставясь в земляной пол, завели разговор:

— Если такая погода до будущей недели продержится, надо будет в поле выходить.

— Кто его знает. А может, опять дождь зарядит, как в прошлом году.

Качавшая мальчика женщина отозвалась:

— Не дай, боже! Ой, ой… конец света тогда.

— Ну, может, разгуляется. Вот с хлебушком-то плохо… Ты не раздобыл ли уже? — обратился Барткус к соседу.

— Кто же мне даст! Вон последний каравай баба почала. Как дальше быть, сам не знаю. Придется не жравши потерпеть. Я бы и так, на одной водице, неделю протянул, да что вот с такими делать? — он указал на детей. — Есть ли, нету ли, а им подавай, и все тут!

— Хоть бы годик один выдался получше… Рожь хоть бы разок поднялась. Да уж какая это земля: будто и трудишься, и потом ее поливаешь… — говорила худая, надломленная тяжелым трудом и голодом женщина.

— Ты что теперь делаешь? Время у тебя есть? — выбивая о каблук трубку, спросил Барткус.

— А что?

— А то — сходили бы посмотреть, как там с этим самым суперфосфатом. Говорят — записаться можно. А может, уж и привезли его…

Сосед поглядел на жену. В глазах у нее уже не стояли слезы.

— Ну, что же, можно и сходить, — сказал он, подымаясь с квашни. — Где это мои онучи?

Женщина поднялась от корыта и вытащила из-под вязанки хвороста онучи. Пока старик обматывал оборами ноги, Барткус говорил:

— Осенью, может, кое-как расплатимся. Агроном у костела рассказывал, что от суперфосфата рожь стеной подымается. В Курляндии, на Пруссах и в других местах, дескать, давно уже люди им поля посыпают. Потому там и растет.

Молча они быстро вылезли друг за дружкой из землянки и, сутулясь, торопливо зашагали по болоту. Скоро позади них остались две дымящиеся кочки — их жилища.

Когда они взбирались на пригорок, у большака, Барткус тяжело дышал, задыхался и все останавливался, а сосед поджидал его.

— Не могу… Кабы работать не надо было, так еще туда-сюда… а теперь чуть быстрее пойдешь или потяжелее что понесешь — совсем плохо делается.

Вскоре они добрались до местечка, прошли его и оказались на самом конце Воробьиной улицы, у потребиловки. Зайдя в лавку, новоселы справились насчет суперфосфата.

— Сегодня должны были известить из Клайпеды, — отвечал продавец.

Собравшиеся в лавке мужики рассказывали друг другу, что и в газетах пишется про суперфосфат, уж больно хвалят его и всем советуют употреблять.

В сенях волостного правления и в потребиловке Варткус видел расклеенные по стенам картинки, на которых было нарисовано желтеющее ржаное поле, подымавшееся прямо в поднебесье. Золотую густую рожь косила машина — и все это были результаты применения суперфосфата. А на другой половине плаката был изображен участок обыкновенной, прибитой к земле ржи, которую косил один человек; так вот бывает без суперфосфата, — писали на плакате.

Поздно ночью возвратившись домой, Варткус рассказал жене все, что слышал. Он никак не мог решить, брать ему суперфосфат или нет. А ну, как трудно будет расплатиться, а ну, как такая уйма денег зря пропадет? Одного или двух мешков нехватит, даже трех на такое болото недостаточно. Если уж сеять, так надо больше брать.

— А почем он?