Земля людей

— …до этих прилежных доминиканцев. У них прекрасная, выложенная красными плитками прохладная кухня, а во дворе — замечательный ржавый водяной насос. А под ржавым насосом, под ржавым насосом — никогда б вы не догадались… — под ржавым насосом находится постоянный колодец! Ох! И будет же у них праздник, когда я позвоню у дверей, когда дерну за колокольчик…

— Глупец, ты описываешь один дом в Провансе, где, впрочем, нет никакого колокольчика!

— …И когда я дерну за колокольчик, привратник вскинет руки к небу и крикнет: «Вы посланец Всевышнего!»? — и он созовет всех монахов. И они бросятся ко мне и восторженно примут меня, будто я бедное дитя. И они поведут меня на кухню и скажут: «Минутку, минутку, сын мой… мы сбегаем к постоянному колодцу…»

А я буду дрожать от счастья…

Но нет, не стану плакать из-за того только, что крест на холме исчез.

Обещания запада — сплошная ложь. Поворачиваю прямо на север.

Север по крайней мере полон песней моря. Теперь, когда эта вершина позади, я вижу, что горизонт расширяется. А вот и самый прекрасный город в мире!

— Ты прекрасно знаешь, что это мираж…

Да, я прекрасно знаю, что это мираж. Меня не обманешь. Но если мне хочется поддаться этому миражу? Если мне хочется надеяться? Если мне хочется любить этот город с зубчатыми стенами, весь расцвеченный солнцем? Если мне хочется идти прямо к нему упругим шагом, хочется — оттого что я не чувствую больше усталости, оттого что я счастлив… Прево с его револьвером, вот смешно-то! Я предпочитаю мое опьянение. Я пьян. Я умираю от жажды!

Сумерки отрезвили меня. Внезапно останавливаюсь, испуганный тем, что так далеко ушел. В сумерках мираж тает. Горизонт скинул все свое великолепие, свои дворцы, свои ризы. Это — горизонт пустыни.

— Ну, и чего ж ты добился?! Ночь схватит тебя, тебе придется ждать рассвета, а к завтрашнему дню следы твои сотрутся — и будет неизвестно, где ты.

— В таком случае лучше уж идти прямо… Зачем же снова поворачивать назад? Не хочу больше поворачивать руль в момент, когда, быть может, я бы открыл… я открывал уже объятия морю…

— Где же ты видел море? Тебе никогда до него не добраться. Километров триста наверняка отделяют тебя от него. А Прево ждет у «Симуна»! И его, быть может, заметил какой-нибудь караван…

Да, я вернусь, но сначала покричу людям:

— Э-эй!

Ведь планета эта, черт возьми, все же обитаема!..

— Э-эй! Люди!..

Я охрип. Не хватает голоса. Чувствую, что смешон, когда так кричу… И все же принимаюсь снова:

— Лю-ди!

Это звучит напыщенно и претенциозно.

Поворачиваю назад.

После двух часов ходьбы я вижу рвущиеся в небо языки пламени. Это сигнал Прево, обеспокоенного, что я могу потеряться. О! Мне все это так безразлично…

Еще час ходьбы. Еще пятьсот метров. Еще сто. Еще пятьдесят…

— А-а!

Останавливаюсь, как громом пораженный. Радость бурным потоком приливает к сердцу и грозит разорвать его. Освещенный заревом костра, Прево беседует с двумя арабами, прислонившимися к мотору. Он еще не заметил меня. Он весь поглощен собственной радостью. Эх! Останься я ждать, как он… уже бы не мучился! Радостно кричу:

— Э-эй!

Оба бедуина вскакивают и смотрят на меня. Прево отходит от них и один идет мне навстречу. Открываю объятия. Прево подхватывает меня под локоть. Падал я, что ли? Говорю ему:

— Наконец-то!

— О чем это вы?

— Арабы!

— Какие арабы?

— Арабы, которые здесь с вами!..

Прево смотрит на меня как-то странно и говорит, точно делится со мной, против воли, нерадостным секретом:

— Нет вовсе никаких арабов…

Должно быть, на этот раз-я все же заплачу.

6

Здесь можно прожить лишь девятнадцать часов без воды. А что мы пили со вчерашнего вечера? Несколько капель утренней росы! Но северо-восточный ветер господствует по-прежнему и немного замедляет испарение влаги из наших тел. Эта завеса способствует образованию туч высоко в небе. О! Если бы они спустились к нам, если бы пошел дождь! Но в пустыне никогда не идут дожди.

— Прево! Разрежем на треугольники парашют и укрепим эти полосы на земле камнями. Поутру, если ветер не изменится, мы выжмем полотнища в бензиновый бак и соберем росу.

Мы разложили под звездами шесть белых полотнищ. Прево отодрал от самолета бак. Остается лишь дождаться рассвета.

Прево чудом отыскал среди обломков апельсин. Делим его. Я потрясен, а между тем ведь это так мало: один апельсин, когда нам нужно литров двадцать воды!