Земля мечты. Последний сребреник

Эндрю надкусил третий и тут же понял, что не хочет его доедать. Однако он все же доел его, недоумевая, откуда у него такая страсть к пончикам, почему он никак не может от них отвязаться.

– Смотри, – сказал Пиккетт.

Эндрю посмотрел, и ему сразу же стало ясно, чем занят Пенниман. Он засеивал поле серебряными десятицентовиками – брал их горстями и рассыпал сверкающим дождем. Потом он прошел на двадцать футов дальше и там принялся сеять монеты широким, хорошо рассчитанным кругом, который должен был привести его назад к олеандрам.

– Что за ерунда?.. – пробормотал Эндрю.

– Это то же самое, что черепахи в поясах, – сказал Пиккетт. – Чтобы привлечь две последние монетки.

В этот момент Пенниман обнаружил одну из черепах. Они увидели, как он нагнулся и поднял ее, но почти сразу же бросил, когда черепаха чуть ли не героически помочилась на его брючины и туфли. Они услышали его проклятия, громко прозвучавшие в неподвижном воздухе. Потом он снова нагнулся, начал возиться с черепахой, снял с нее серебряный пояс, посеял еще горсть десятицентовиков и принялся шарить взглядом по земле в поисках других черепах.

* * *

Домой они вернулись в половине восьмого, выпив шесть чашек кофе в «Прихватке». Ветер Санта-Ана усилился, и в воздухе шуршали переносимые ветром ветки деревьев, а с обдуваемого берега то и дело доносились непонятные стуки, звоны и подвывания. Эндрю поднялся к тетушке Наоми с новой пиалой «Витабикса» и на всякий случай со всем, что может понадобиться. Она предсказуемо снова сидела перед окном, всматривалась в океан над несколькими крышами. С ней рядом лежали два ее кота.

Волны прибоя атаковали пристань, их гребни лизали ее снизу, а потом их пенистую белизну уносил ветер. Длинные, громкие волны начинали разрушаться ярдов за двести от берега, жестко делились в хаосе бурлящего океана, быстро выстраивались заново, и с набранной высоты обрушивались на мелководье с ревом, который был слышен, вероятно, за несколько миль. Городские спасатели никого не допускали на пристань, сотрясавшуюся под ударами прибоя, а время от времени на горизонте появлялась какая-нибудь волна чудовищной высоты, приближалась и обрушивалась на перила пристани, обтекала Дом наживок и откатывалась назад простынями похожей на кружева морской пены. Берег был почти затоплен, а прилив продолжал подниматься.

В комнате тетушки Наоми бормотало радио. Эпицентр предрассветных утренних землетрясений сместился в Голливудские холмы, сообщалось о повреждениях в зоопарке. По Гриффит-Парку[104] бродили спасшиеся животные – беглые обезьяны и дикие свиньи, часть этих животных, перебравшись через холмы, оказались на задворках Чайнатауна. Тучи летучих мышей прилетели из каньонов, где обитали в прежде неизвестных пещерах и расселинах, а сухое русло реки Лос-Анджелес треснуло, как скорлупа грецкого ореха, выпустив наверх через десятки разломов потоки грунтовых вод.

– Похоже, что Первый ангел вострубил, да? – сказал Эндрю, наполняя пиалу «Витабиксом».

Тетушка Наоми кивнула.

– Не думала, что доживу до этого.

Она погладила одного из котов, который поедал глазами сухой завтрак.

– Не желаете с нами на охоту за сокровищами?

Она отрицательно покачала головой.

– Устала я что-то.

– Может быть, доктор Гарибальди…

– Я больше не его пациентка, – сказала она, пренебрежительно махнув рукой. – Думаю, у меня рак. У меня кровотечения, а он слишком глуп, чтобы это понять.

Эндрю не знал, что сказать. Он каким-то образом привязался к тетушке Наоми и ее котам, когда понял, чем она живет, а вернее, что мешает ей жить. Она с ее любовью к «Витабиксу» и тем удовольствием, которое получала от чашечки кофе, стала для Эндрю чем-то вроде родственной души. Когда он начал чаще обращать на нее внимание, оказалось, что она вовсе не глупа. Она несомненно хорошо понимала, что он делает с ее деньгами, выдавая их ему авансом, даже одобряла его траты.

Вчера вечером перед открытием кафе она серьезно говорила об особенностях бокалов, о различиях между пивными пилзнерами и пинтами, указывала на то, как легко упустить из виду достоинства бумажных стаканчиков. Он рискнул рассказать ей о своей войне с бокалами в кухонном шкафу, и она предложила внести свою лепту. Она много философствовала и очень ясно понимала, что все маленькие радости ежедневного существования, все эти замечательные пустяки были, по ее выражению, украшением человеческого духа. У Эндрю чуть ли не слезы на глазах выступили, когда он сейчас об этом вспомнил.

– Значит так, – сказал он, – мы с Пиккеттом собираемся поучаствовать в охоте за сокровищами. Я предполагаю, что это будет настоящее приключение.

– Возможно, более приключенческое, чем тебе хочется, – заметила тетушка Наоми.

За этим наступило молчание. Потом по радио начали рассказывать о столкновениях в море, о рыболовном судне, которое направлялось в Сан-Педро и, пытаясь опередить усиливающийся накат волн у острова Каталины, столкнулось с китом, обросшим ракушками…

Эндрю задумался.

– Что-то витает в воздухе, – сказал он.