Корсо различал теперь в Марте признаки, которые не могли обмануть: припухлости, трещинки на слишком сухих губах, отечные веки.
Маленькая женщина хранила молчание. Слова не шли у нее с языка. В конце концов она начала с вопроса:
– Как продвигается расследование?
– Я непосредственно не принимаю участия в процессуальных действиях, но…
– Но ведь вы же в курсе успехов ваших коллег, верно?
– По последним известиям, пока ничего определенного.
– Но у вас самого есть какие-то соображения?
Корсо окинул ее взглядом снизу вверх, как скалолаз поднимает глаза и дергает страхующую его веревку. Нет, правды он ей не скажет. Мать Клаудии недостаточно крепка. Впрочем, всей правды он и сам не знает.
– Расскажите мне то, что сможет помочь, – уклонился он от ответа на ее вопрос. –
Она уставилась в свой кофе и начала помешивать ложечкой в чашке. Аромат напитка с трудом прокладывал себе путь сквозь тяжелые испарения выпечки. Она крутила ложечкой несколько долгих секунд, словно пытаясь загипнотизировать саму себя.
– Клаудия не дочь Франца.
Как ни готовьтесь к худшему, действительность всегда заткнет вас за пояс. Корсо уже понял, но ему требовались подробности происшедшего.
– Среднюю школу я оканчивала в Институте под Вязами, – начала она свой рассказ. – Это школа для девушек в Швейцарии, недалеко от Ивердон-ле-Бена, на берегу Невшательского озера.
Корсо прекрасно представлял себе карту региона: Ивердон-ле-Бен находится всего в сорока километрах от Понтарлье. То есть в охотничьих угодьях Филиппа Собески в восьмидесятые годы.
– Я была не из лучших учениц. В восемнадцать лет я еще не получила аттестат – это аналог степени бакалавра во Франции. Я частенько сбегала из школы, выпивала, ловила кайф как могла. Классическая девица, каких пруд пруди в швейцарских пансионах.
У копа не хватило терпения вдаваться в детали:
– Вас изнасиловали?
– Можно и так сказать, да. Я встретила его в баре у границы. Честно говоря, я его вообще не помню. Перед глазами какой-то
Марта замолчала. У нее была своеобразная манера выражаться: швейцарский акцент выдавал некоторую вялость, но сама информация была как нельзя более жесткой.
– О дальнейшем несложно догадаться, – заговорила она снова. – Два месяца спустя я поняла, что беременна.
– И что произошло?
– Все было улажено на австрийский манер.
– Но вы же швейцарка.
– Мои родители швейцарцы, но к тому времени они давно уже обосновались в Вене. Отец был налоговым консультантом самых богатых семей города. Другими словами, он держал их за яйца.
– Что вы хотите сказать?
Улыбка на ее круглом сияющем лице. Похоже на изображение звезды в детской книжке.
– Он перетряхнул маленькое сообщество, чтобы срочно найти мне мужа. Ваш сын в качестве жениха или налоговая проверка – таков был торг. Предложения нашлись без проблем. Должна признаться, что романтическими чувствами здесь и не пахло: мой семейный очаг зародился из быстрого перетраха и угрозы шантажа. И тем не менее Клаудия родилась в полной семье, принадлежащей к высшему венскому обществу.
Корсо смотрел на лунообразное лицо с рассеянным взглядом. Завораживающе равнодушное или исполненное отчаяния. В любом случае она давно уже отчалила из этого мира.
– Вы знали, кто ваш… любовник на ночь?
– Поначалу нет. Но потом поползли слухи о деле в Опито-Нёф. Когда шел суд, я была в Швейцарии. Смотрела новости по телевизору, читала статьи в газетах. Я узнала отца Клаудии. Филипп Собески. Его мерзкая рожа мелкой шпаны, его самоуверенность сутенера. Как я могла запасть на такого подонка? Женщины – вечные извращенки.
Наконец-то все факты легко выстроились в хронологическом порядке. В восьмидесятые годы Собески свирепствовал на приграничных территориях между Францией, Швейцарией и Италией. Он соблазнял, трахал, насиловал. Бродяжничая, он щедро метал свое семя, пока его подвиги не закончились убийством Кристины Воог.
– В то время ваш муж был в курсе ситуации?
– Нет. Только наши родители действовали, понимая истинное положение вещей. Франц был всего лишь претенциозным и послушным ребенком.
– А Клаудия?
– Можно обмануть мужа, – улыбнулась она. – В принципе для того он и создан. Но невозможно жульничать с ребенком. Клаудия всегда чувствовала, что дело неладно, где-то таится ложь. Кстати, она никогда не была уравновешенной девочкой. В семь лет у нее начались депрессии. Дальнейшее ее детство превратилось в нескончаемую череду проблем. Анорексия, членовредительство, наркотики, алкоголь…
Внимательно слушая ее, коп вспоминал, что обнаружил сходство между Клаудией и Францем.
– В результате, когда дочери исполнилось двадцать, я решила все ей рассказать…
– Как она отреагировала?