Земля надежды

Джонни молча кивнул и направился к повозке вслед за отцом. Он взобрался на облучок, взял в руки вожжи жеребца, который должен был стать его боевым конем, и поехал прочь от дворца, который должен был принадлежать королю. Деревья вдоль аллеи давно срубили на дрова. Они ехали мимо пней, стоявших на месте величественных деревьев, когда-то бросавших тень на дорогу.

— Поганая работенка, — в сердцах сказал Джон, надеясь, что Джонни согласится, они смогут разделить печаль и потом оставить ее позади.

— Все равно что снова похоронить и его, и все надежды, — печально промолвил Джонни.

Больше он не произнес ни слова.

Лето 1651 года

Джонни не забыл о грядке с дынями в Уимблдоне. Из посылки, отправленной на север Карлу Стюарту, он оставил одну дыню себе, из нее взял новую партию семян, которые по его настоянию были посажены на грядке для рассады в Ламбете. И, когда рассада подросла, настоял на том, чтобы отвезти ее в Уимблдон.

— Теперь ты можешь выращивать дыни здесь, — резонно заметила Эстер, увидевшая, как он грузит фаянсовые горшки в корзину и относит их на повозку. — Нет никакой необходимости везти их в такую даль.

— Я должен посадить их в Уимблдоне! — страстно ответил Джонни. — Так велел он.

— Сад наверняка зарос.

— Да, там все в сорняках, и стекла из окон украли. Но можно понять, какое это было чудное место, можно сказать, это был один из наших лучших садов. Время от времени я натыкаюсь на какой-нибудь особенный цветок, пробивающийся сквозь сорняки. А вдоль маленькой аллеи в одном из дворов растут отцовская виргинская наперстянка и дедовские каштаны.

— Мы ничего не можем поделать, — сказала Эстер. — Мы должны оставить старое позади. Твой отец долгие годы работал в Хэтфилде, но после того, как мы оттуда уехали, он никогда больше туда не возвращался. То же самое и с Нью-холлом. И Отлендс через пару лет останется просто именем из прошлого. А еще через несколько лет никто и не вспомнит, где это было.

— Я знаю, — сказал он. — Я просто сажаю дыни. Я ведь не отрицаю, что сейчас все очень изменилось.

— Ты не изменился, — заметила она.

На мгновение его меланхолия рассеялась. Он бросил на нее короткий проказливый взгляд, будто боялся доверить ей надежду, которую прятал глубоко в сердце.

— Что ж, в один прекрасный день все может снова измениться, так ведь? И тогда я буду счастлив, что не потерял веры.

У Джонни были серьезные причины верить в то, что все может измениться снова. Поражение при Данбаре отнюдь не стало последней битвой, разыгравшейся в Шотландии. Шотландская армия не бежала в беспорядке, а отступила. И хрупкое согласие между протестантами и беспутным принцем все еще сохранялось. Скорее, даже наоборот, престиж принца возрос, и шотландцы почувствовали к нему симпатию. В течение всего года в Лондон приходили сообщения о непрекращающейся кампании, о том, что Кромвель, который не пользовался единодушной поддержкой во враждебной стране, пытался добиться решающей победы. Наконец в середине лета шотландская армия с Карлом во главе совершила невероятное. Они пробились из Шотландии и перешли границу.

— Можем ли мы как-то скрыть это от него? — настоятельно спросила Эстер у Джона, когда тот сообщил ей последние новости.

Он покачал головой.

— Рано или поздно он все равно узнает… а я не хочу, чтобы он думал, что я способен на двурушничество.

— Ты же клялся, что они не пойдут на юг! — обвиняла она. — Ты говорил, что Кромвель разобьет их на земле Шотландии.

Лицо Джона исказила тревога.

— Это была рискованная затея. И она нам отлично послужила. Помнишь, мы же договаривались, что они должны пройти дальше Йорка. Так мы договаривались.

— А Ламберт все еще там? — спросила она, будто его присутствие было талисманом против продвижения короля.

— О боже! — огрызнулся Джон, отвернулся от нее и зашагал в сад на поиски сына.

Он нашел его в розарии. Джонни обрывал головки у роз и собирал лепестки в глубокую корзину, чтобы потом продать на лондонских рынках парфюмерам или кондитерам. Френсис, спасаясь в Ковчеге от чумных месяцев в городе, работала на противоположном конце клумбы. Джон слышал ее непринужденную болтовню и приостановился на минутку, чтобы запечатлеть это мгновенье в памяти: оба его ребенка, занимающиеся делом, семейным делом, в такой естественной гармонии, купаясь в лучах солнца, на своей земле, в стране, столь близкой к миру.

Он расправил плечи и сделал шаг вперед.

— Джонни…

Сын посмотрел на него.

— Отец?

— Есть новости. Я услышал в Лондоне. Карл Стюарт ведет войска через границу. Ламберт гонится за ним, но, похоже, Карл все-таки сумел прорваться из Шотландии и полон решимости вторгнуться в Англию.

— Он уже южнее Йорка? — потребовал ответа Джонни.

На мгновение Джону показалось, что юноша весь звенит, как слишком туго натянутая струна арфы.

— Южнее? Я могу поехать к нему?

— Он направляется на юг, — осторожно сказал Джон. — Как только Александр напишет нам, мы будем знать точно.

В августе Александр приехал сам.

— Я знал, вы захотите узнать последние новости сразу же, как только я сам о них узнаю, — сказал он.