Земля незнаемая. Сборник

– П`озор, братие! Поганые близко.

Залаяли сотники, понеслись к княжеской палатке тысяцкие. Дружины быстро, без суеты разворачивались. Всеволод пронесся галопом вдоль порядка, оглушительно свистнул, заорал:

– Черепаху сотворить, черепаху!

Даниил поёжился:

– Черепаху, плохо дело.

Вои поспешно рыли ножами ямки для упора копий, плотно сдвигали обтянутые красной кожей щиты. Справа взвилась княжеская, зеленая с золотом, хоругвь с ликом архангела Гавриила, заблестели золоченые шеломы, зарделись алые плащи. Дружины загородились щитами, ощетинились копьями, застыли в напряженном молчании. Лучники, наложив стрелы, вытягивали шеи, примерялись стрелять меж щитов.

Задрожала земля, тяжко загудела от десятков тысяч копыт. В косом солнечном свете из сизого утреннего марева выкатились, бешено понеслись несчетные орды кипчаков, потрясали саблями, визжали, ревели свирепо. Мотались на стружиях лисьи, волчьи хвосты, трепыхались орлиные и сокольи крылья.

Побледнели самые отчаянные. Не было обычного стояния, ругани, перебранок. Не было поединков удальцов, половцы рассвирипели. Их было так много – казалось все Дикое поле собралось сюда.

Первый удар был ужасен. Конная лава налетела на копья, смяла дружинников, полегла сама – мгновенно возник гигантский вал из бьющихся в агонии коней, раздавленных и искалеченных дружинников и половцев. В пять минут полегла вся черепаха, но дело свое сделала – приняла и ослабила первый страшный удар. Из-за её крыльев вырвались конные, схлестнулись – пошла потеха. Русичи, преодолев первый испуг, мгновенно освирепели – от запаха крови, от сознания того, что этот бой – последний. Рубились отчаянно – ударами тяжелых мечей разваливали пополам легковооруженный кипчаков, вертелись как бесы в пестрой воющей каше.

___

Сердце гулко колотилось, сотрясая всё тело. Даниил вытянул из ножен меч, сталь протяжно зазвенела. Сколь раз уж в сечах бывал, а от волнения избавиться не удавалось. Но он знал – после первой срубки это пройдет. Его поставили в свиту Игоря, хотя просился в любую дружину. Боится Игорь – не дай Бог уходят писаришку, Святославова любимчика, крику не оберешься. Зря боится, Даниил и сотником походил – не впервой.

Зеленая с золотом хоругвь замоталась, затрепыхалась на ветру, свита дернулась вразброд, затем, перейдя на короткий галоп, сжалась.

Игорь с разгону врубился в самую кашу. Даниил чуть свесился влево, опустил лезвие меча. Размахивать им в такой толчее бессмысленно. На него набросился молодой половец в войлочном колпаке, в вытертой добела кольчуге. Глаза от бешенства слепые, в углах рта пузырилась пена. Визжа, широко размахнулся саблей. Даниил отбил удар, резко ткнул мечом в незащищенное горло кипчака и тут же, привстав на стременах, достал мечом мускулистого, короткошеего, что ударом кривой сабли свалил скачущего впереди дружинника. Пошла резня – успевай поворачиваться.

Свита рубилась точно, экономно расходуя силы – самые лучшие и опытные мечники княжеской дружины.

Хуже всего приходилось тем двоим, что с обеих сторон прикрывали князя, они отсекали основную массу охочих сбить княжеский золоченый шелом. Эрик Бешеный, из варягов, и Бугай Ярило тяжелыми боевыми топорами крушили все, что подвернется – с глухим жестяным звуком раскалывались аварские шеломы, разлетались медные ромейские кирасы, скатывались головы и падали кони. Свита носилась по полю за князем, оставляя позади себя широкие просеки, но сама начинала потихоньку таять.

Многоголосый шум стоял над степью: лязг оружия, вопли, исступленные взвизги кипчаков, матерная ругань русских, остервенелое конское ржание – упаси Бог слышать такую музыку.

Прошел первый горячечный порыв, сеча распалась на отдельные островки, где резались, рубились до изнеможения. Половцы все время подбрасывали свежих всадников, русичи теряли силы, но стояли твердо, понимали – рассчитывать не на что.

Игорь пробивался к Донцу – уже все страдали от жажды, особенно кони. Половцы поняли это, сбились тесно на пути дружин, прорваться сквозь них не было никакой возможности.

Пала тьма – хоть глаз выколи. И те, и другие сбились в кучи, попадали в мертвецком сне на землю. Никто никого не боялся: сил все равно не было.

С рассветом сеча закипела с новым ожесточением. Дружинники озверели, их гнала невыносимая уже жажда. Князья спешили всадников, поить коней было нечем, да и пехоту не бросишь. Игорь был ранен в правую руку, достал-таки ловкий кипчак.

Вторую ночь почти не спали: мучительно хотелось пить. Наваливалась смертная тоска – леденила сердце. От полной безысходности, от ожесточения, там и сям закипали схватки, после которых, успокоившись уже навечно, дружинники раскидывались вольготно на земле.

В воскресенье, когда уже казалось – никаких сил больше нет, вновь двинулись вперед. Половцы подтянули свежие силы, обрушили конную лаву на центр поредевшего боевого порядка. Черниговские ковуи не выдержали, сдирая свои черные клобуки, повалили назад плотной толпой. Половцы врезались в неё, нещадно избивая единокровных. Резко усилилось давление на дружину Всеволода.