Земля обетованная

Краткий визит к императору Акихито и императрице Мичико в Императорском дворце оставил более неизгладимое впечатление. Миниатюрные, им далеко за семьдесят, они приветствовали меня на безупречном английском языке, причем он был одет в западный костюм, а она — в шелковое кимоно из парчи, и я поклонился в знак уважения. Они провели меня в комнату для приема гостей, кремового цвета и скудно украшенную в традиционном японском стиле, и за чаем расспрашивали о Мишель, девочках и моем впечатлении об американо-японских отношениях. Их манеры были одновременно формальными и самодостаточными, их голоса мягкими, как стук дождя, и я обнаружил, что пытаюсь представить себе жизнь императора. Каково это было, задавалась я вопросом, родиться у отца, которого считали богом, а затем быть вынужденной занять во многом символический трон спустя десятилетия после того, как Японская империя потерпела огненное поражение? История императрицы заинтересовала меня еще больше: Дочь богатого промышленника, она получила образование в католической школе и окончила колледж со степенью по английской литературе; она также была первой простолюдинкой в двадцатишестисотлетней истории Хризантемового трона, вышедшей замуж в императорскую семью — факт, который привлек к ней внимание японской общественности, но, по слухам, вызвал разногласия с ее родственниками. В качестве подарка на прощание императрица подарила мне сочинение, написанное ею для фортепиано, с удивительной откровенностью объяснив, как любовь к музыке и поэзии помогла ей пережить приступы одиночества.

Позже я узнал, что мой простой поклон пожилым японским хозяевам привел консервативных комментаторов на родине в ярость. Когда один малоизвестный блоггер назвал это "изменой", его слова подхватили и усилили в основной прессе. Услышав все это, я представил себе императора, погруженного в свои церемониальные обязанности, и императрицу с ее изящной, седеющей красотой и улыбкой, навевающей меланхолию, и задался вопросом, когда именно столь значительная часть американских правых стала настолько напуганной и неуверенной в себе, что полностью потеряла рассудок.

Из Токио я отправился в Сингапур на встречу с лидерами десяти стран АСЕАН. Мое посещение не обошлось без потенциальных разногласий: Мьянма, один из членов АСЕАН, более сорока лет управлялась жестокой, репрессивной военной хунтой, и президенты Клинтон и Буш отклонили приглашения встретиться с группой, если Мьянма будет включена в ее состав. Однако, на мой взгляд, отчуждать девять стран Юго-Восточной Азии, чтобы выразить неодобрение одной, не имело особого смысла, тем более что Соединенные Штаты поддерживали дружеские отношения с рядом стран АСЕАН, которые вряд ли можно назвать образцами демократической добродетели, включая Вьетнам и Бруней. В отношении Мьянмы Соединенные Штаты ввели всеобъемлющие санкции. Мы решили, что наш лучший шанс повлиять на ее правительство, помимо этого, будет заключаться в проявлении готовности к переговорам.

Премьер-министром Мьянмы был мягко воспитанный, эльфийский генерал по имени Тейн Сейн, и, как оказалось, мое общение с ним не зашло дальше краткого рукопожатия и не вызвало особого ажиотажа. Лидеры стран АСЕАН выразили энтузиазм по поводу нашего послания о возобновлении взаимодействия с США, а азиатская пресса подчеркнула мои детские связи с регионом — впервые для американского президента, что, по их словам, проявилось в моем пристрастии к местной уличной еде и способности поприветствовать президента Индонезии на языке бахаса.

По правде говоря, я забыл почти весь свой индонезийский язык, кроме простых приветствий и заказа блюд из меню. Но, несмотря на долгое отсутствие, я был поражен тем, насколько знакомой показалась мне Юго-Восточная Азия с ее томным, влажным воздухом, ароматами фруктов и специй, тонкой сдержанностью в общении людей. Однако Сингапур, с его широкими бульварами, скверами и высотными офисными зданиями, вряд ли был той опрятной бывшей британской колонией, которую я помнил с детства. Даже в 1960-х годах он был одной из историй успеха в регионе — город-государство, населенный малайцами, индийцами и китайцами, который благодаря сочетанию политики свободного рынка, компетентности бюрократии, минимальной коррупции и печально известной строгости политического и социального контроля стал центром иностранных инвестиций. Но глобализация и более широкие тенденции роста в Азии привели к тому, что экономика страны взлетела еще выше. С его изысканными ресторанами и дизайнерскими магазинами, заполненными бизнесменами в костюмах и молодыми людьми, одетыми по последней моде хип-хопа, богатство, выставленное напоказ, теперь соперничало с богатством Нью-Йорка или Лос-Анджелеса.