В некотором смысле Сингапур оставался исключительным: Большинство других стран АСЕАН по-прежнему боролись с различными уровнями укоренившейся бедности, равно как и их приверженность демократии и верховенству закона оставалась крайне неравномерной. Однако их объединяло одно — изменение их представления о самих себе. Люди, с которыми я разговаривал — будь то главы государств, бизнесмены или правозащитники — по-прежнему уважали американскую власть. Но они больше не рассматривали Запад как центр мира, в котором их собственные страны неизменно играют второстепенную роль. Вместо этого они считали себя по меньшей мере равными своим бывшим колонизаторам, а их мечты о своем народе больше не ограничивались географическими или расовыми рамками.
С моей точки зрения, это было хорошо, это было продолжением веры Америки в достоинство всех людей и выполнением обещания, которое мы давно дали всему миру: Следуйте нашему примеру, либерализуйте свои экономики, и, надеюсь, ваши правительства и вы тоже сможете разделить наше процветание". Как Япония и Южная Корея, все больше и больше стран АСЕАН верили нам на слово. В мои обязанности как президента США входило следить за тем, чтобы они играли честно — чтобы их рынки были открыты для нас так же, как и наши рынки для них, чтобы их дальнейшее развитие не зависело от эксплуатации их рабочих или уничтожения окружающей среды. Пока они конкурировали с нами на равных, я считал прогресс Юго-Восточной Азии тем, что Америка должна приветствовать, а не бояться. Сейчас я задаюсь вопросом, не в этом ли причина того, что консервативные критики находили столь неприятным в моей внешней политике, почему такая незначительная вещь, как поклон японскому императору, могла вызвать такую ярость: Я не казался, как они, напуганным мыслью о том, что остальной мир догоняет нас.
Шанхай — наша первая остановка в Китае — показался нам Сингапуром на стероидах. Визуально он соответствовал ожиданиям: разросшийся современный мегаполис с двадцатью миллионами какофоничных душ, каждый дюйм которого кипит торговлей, движением, строительными кранами. Огромные корабли и баржи, груженные товарами для мировых рынков, скользили вверх и вниз по Хуанпу. Толпы людей прогуливались по широкой речной аллее, время от времени останавливаясь, чтобы полюбоваться футуристическими небоскребами, которые тянулись во всех направлениях и ночью были такими же яркими, как Лас-Вегас Стрип. В богато украшенном банкетном зале мэр города — новичок в коммунистической партии, который своим сшитым на заказ костюмом и бойкой изысканностью почему-то напомнил мне Дина Мартина — сделал все возможное для обеда нашей делегации с китайскими и американскими бизнес-лидерами, с редкими деликатесами и винными парами, которые могли бы подойти для свадьбы высшего класса в отеле Ritz. Реджи Лав, мой постоянный помощник, был больше всего впечатлен официантами, состоящими из потрясающих молодых женщин в струящихся белых платьях, стройных и высоких, как модели на подиуме.
"Кто бы мог подумать, что коммунисты так выглядят", — сказал он, покачав головой.
Противоречие между официальной идеологией Китая и столь явным проявлением богатства не было затронуто, когда в тот же день я встретился с несколькими сотнями студентов колледжа на городской ратуше. Китайские власти, опасаясь моего обычного незаписанного формата, отобрали участников из самых элитных университетов Шанхая, и хотя они были вежливы и полны энтузиазма, в их вопросах было мало того прощупывающего, непочтительного качества, которое я привык слышать от молодежи в других странах. ("Так какие меры вы предпримете для углубления тесных отношений между городами США и Китая?" был примерно таким же жестким.) Я не мог решить, были ли партийные чиновники предварительно проверили все вопросы, или студенты просто знали, что лучше не говорить ничего, что может привести их в горячую воду.
Пожав руки и пообщавшись с некоторыми из студентов по окончании программы, я пришел к выводу, что по крайней мере часть их искреннего патриотизма не была просто показухой. Они были слишком молоды, чтобы пережить ужасы Культурной революции или стать свидетелями разгона на площади Тяньаньмэнь; эту историю не преподавали в школе, и я сомневаюсь, что их родители говорили об этом. Если некоторые из студентов и возмущались тем, что правительство блокирует их доступ к веб-сайтам, они, скорее всего, ощущали всю тяжесть китайского репрессивного аппарата в основном как абстракцию, столь же далекую от их личного опыта, как американская система уголовного правосудия для белых детей из среднего класса, живущих в пригороде, у себя дома. На протяжении всей их жизни китайская система поднимала их и их семьи по восходящей траектории, в то время как западные демократии, по крайней мере, на расстоянии, казались застрявшими в нейтральном положении, полными гражданского раздора и экономической неэффективности.