Земля обетованная

— Да, в норме, на момент исследования. Но что было в девяностые годы? Я лишь хочу сказать, что невозможно понять, были ли у него какие-нибудь небольшие отклонения от нормы с самого раннего детства, которые уже к юности могли исчезнуть. Но потенциал-то остался, как болезнетворные микробы, прячущиеся за здоровой тканью и ждущие падения иммунитета, чтобы снова вырваться на свободу. Возможно, это происходит чаще, чем мы думаем. Возможно, такое происходит почти со всеми. Мы точно знаем, что для каждого родившегося ребенка существует множество других вариантов развития, при которых он превратился бы в нежизнеспособный плод. Они отбрасываются слишком рано, чтобы их можно было заметить. Вероятно, даже в обычном ребенке, еще до того, как он становится подростком, происходят некоторые подстройки, что прекрасно подходит к нашему случаю. И, когда кто-то занимается чем-то столь же революционным, как то, что делаем мы, слабые места — там, где произошла подстройка, — сразу вылезают наружу. Похоже на то, как микробы выбираются на свободу, и старое заболевание возвращается. Я смешал свои метафоры. Тут нет идеальной аналогии. Меня хоть немного было понятно?

— Лучше бы не было, — поморщившись, сказал Билл. — Не нравится мне это.

— На этой стадии мы только и можем, что гадать. Гадать... и ждать. Без контролирования ничего сказать нельзя, а мы ничего не контролируем. Есть только Руфус. И...

— И Руфус меняется, — закончил за него Билл. — Он превращается в кого-то другого.

— Не говори глупости, — резко сказал Морган. — Он превращается в Руфуса, вот и все. Руфуса, которого мы никогда не знали, настоящего Руфуса. Я предполагаю, что большая часть подстроек происходят в молодости, но он не зайдет так далеко. Я лишь хочу сказать, что истории про его прошлое могут быть... ну, не совсем точными. Сейчас он запутался. Нам придется подождать, пока изменения не прекратятся, а его разум не прочистится и не сможет понять, что произошло на самом деле.

— Руфус меняется, — словно не слушая, упрямо повторил Билл. — Он возвращается в прошлое, и мы не знаем, когда это закончится.

— Уже закончилось. Он на последней серии препаратов. У тебя же нет причин думать, что он не остановится на тридцати пяти, не так ли?

Билл отложил журнал и задумчиво посмотрел на него.

— Причин нет, — сказал он. — Только... течение очень сильно. Биологическое время течет очень быстро, когда приближаешься к точке назначения. Как река перед водопадом. Интересно, можно ли зайти слишком далеко. Может быть, есть точка, после которой уже нельзя вернуться. Да, я паникую, Пит. У меня ощущение, что мы оседлали тигра.

— А теперь ты мешаешь метафоры в кучу, — сухо сказал Морган.

— Он больше не пускает меня в свою комнату, — сказал Билл в июне.

— Что еще? — вздохнул Морган.

— Ремонтники закончили два дня назад. Темно-фиолетовые портьеры на всех стенах. Я уверен, что они посчитали его сумасшедшим, но спорить не стали. Теперь он повесил старые часы, над которыми долго колдовал, где-то нашел стол с шахматной доской и производил на нем странные расчеты.

— Какие расчеты?

— Откуда мне знать? — раздраженно пожал плечами Билл. — Я думал, ему становится лучше. Эти периоды... ложных воспоминаний, казалось, не беспокоили его в последнее время. Или, если и беспокоили, то он не говорил об этом.

— А когда был последний раз?

Билл открыл ящик стола и раскрыл журнал записей.

— Десять дней назад он сказал, что вид из окна какой-то не такой. А комната некрасивая, и он не понимает, как прожил в ней все эти годы. Именно тогда он начал жаловаться на боли.

— А-а, «усиливающиеся боли». И они начали появляться в определенных местах — когда?

— Неделю назад. — Билл нахмурился. — Мне это не нравится. Я думал, они связаны с желудком — и все еще так считаю. Но у него вообще не должно быть никаких проблем. Его здоровье идеально. Последние рентгеновские снимки...

— Получены неделю назад, — напомнил Морган.

—Да, но...

— Если у него продолжает болеть живот после еды, возможно, что-то случилось лишь пару дней назад. Помни, Руфус уникален.

— Да, это так. Ну, я начну заново, если смогу поймать его. В последние дни он стал очень скрытным. У меня больше не получается застать его.

— Его сейчас нет? Я бы хотел взглянуть на его комнату.

— Ничего ты там не выяснишь, — кивнул Билл. — Но давай поднимемся.

Фиолетовые портьеры на секунду скрыли дверь из виду, словно комната пыталась удержать людей снаружи. Затем дверь открылась, и порыв ветра из зала заставил четыре стены ходить волнами и содрогаться темно-фиолетовыми складками, словно какие-то невидимые существа побежали прятаться, как только вошли люди. Фиолетовое свечение, пробивающееся через шторы на окнах, было единственным, что освещало комнату, пока Билл не прошел и не раздвинул их. Затем вошедшие смогли лучше разглядеть большую резную кровать, комод и несколько стульев.

У кровати стоял шахматный столик, и в квадратах мелом были нацарапаны какие-то пометки. А рядом со столиком находились часы — старомодное украшение каминной полки, наполнявшее комнату странным икающим тиканьем.