«Все должно быть кашер! Это первая заповедь в нашей работе… Иначе нам не достигнуть цели…» Арье Херсон, оказывается, «кашер в работе» тоже считает «первой заповедью». Впрочем, у него была еще одна «первая заповедь». При каждом удобном случае он любил напоминать, что малодушие, терпимость или жалость к людям, мешающим выполнению приказа командования, есть проявление слабости. Вот почему, наверное, на наблюдательной вышке появился транспарант: «Терпимость — признак слабости!»
Солнце уже взошло, когда с наблюдательной вышки сообщили, что к их участку движутся два трактора. Арье Херсон с радостью поспешил подняться на наблюдательную вышку.
Когда тракторы пересекли обозначенную колышками границу земельного участка, занятого отрядом холуцев, но команде Арье Херсона на вышке взвился белый флаг с голубой шестиугольной звездой. По этому сигналу все холуцы бросили работу и выстроились перед вышкой в шеренгу: один из них, совсем еще молодой паренек, достав из кармана крохотный молитвенник, прочел конторским голоском короткую молитву — освящение земли… Затем холуцы, стоя по стойке «смирно», исполнили гимн «Атикву».
Почти тут же грузовики двинулись в обратный путь, а трактористы, прицепив плуги, деловито возобновили вспашку земли. С шумным ликованием возвращались холуцы к прерванной работе.
— Вот как возникают наши сельскохозяйственные колонии, — не то удивляясь, не то радуясь, сказал холуц, работавший вместе с Хаимом. — Другим путем, наверное, не создать нам свое государство…
Хаим ничего не ответил. Он вспомнил обездоленных и обозленных румынских крестьян, которых холуцы квуца имени Иосефа Трумпельдора лишили заработка, отняли последний кусок хлеба. К счастью, временно. Но здесь-то, на «земле обетованной», они, холуцы, обездоливают арабских крестьян не временно, а навсегда!
Завтракали посменно, чтобы не прерывать работу. Три грузовика вернулись с очередной партией колючей проволоки и снова уехали. Холуцы продолжали спешно огораживать захваченную землю.
Работа кипела. Но вот с наблюдательной вышки поступило сообщение: из-за пригорка показалась большая группа крестьян с палками и вилами…
По тревоге холуцы бросили работу и заняли места в траншеях. Тракторы тоже было остановились, но по приказу Арье Херсона продолжили вспашку земли.
Когда крестьяне подошли на близкое расстояние к огороженной колючей проволокой территории, по команде старшего инструктора Арье Херсона холуцы залпом выстрелили в воздух. Хаим судорожно сжимал винтовку в руках и молил бога, чтобы несчастные люди поскорее вернулись к себе в деревню. Он отчетливо видел, что среди крестьян были старики и даже женщины с детьми.
Крестьяне-феллахи испуганно отпрянули и, побросав свои палки и вилы, вскоре скрылись за холмом. Хаим глубоко вздохнул и в то же мгновение почувствовал себя совершенно обессиленным. Он неловко опустился на землю, взглянул в сторону холма и про себя твердо решил, что, если оттуда вновь покажутся несчастные феллахи, стрелять он ни за что не будет.
— Ничего не поделаешь, — как бы оправдываясь, сказал напарник Хаима. — Мы тут постреливаем в воздух, а где-то в наших людей стреляют по-настоящему… Хотя если бы они, крестьяне, не испугались и пошли на нас, могла бы и здесь пролиться кровь… Бывает. Такое время: кто кого! И вообще не первый это случай и, к сожалению, не последний…
Действительно, это был не первый земельный участок, закупленный трестом «Керен-гаисод» у арабских помещиков. Поколения феллахов арендовали эту землю, выплачивая сезонную арендную плату. Но какое дело помещику до того, что у этих людей нет другого источника существования, кроме принадлежащей ему земли? Помещику понадобились деньги, и он продал землю, а феллахи пусть отправляются на все четыре стороны…
Так оно и случилось. Уже через несколько дней многие феллахи из близлежащей деревушки покинули насиженные годами места. Узнав об этом, Арье Херсон направил на разведку в деревню группу холуцев, приказав распространить слух, будто земельный участок куплен у помещика с ведома англичан, которые-де заставляют евреев строить здесь свою колонию.
На появление холуцев, делавших вид, будто они случайно оказались в деревне, феллахи никак не реагировали. Лишь женщины при их появлении опускали на свои лица чадру да загоняли в огороженные стойбища тощих коз и овец, продолжая затем заниматься своим делом у небольших печей, сложенных в стороне от убогих хижин. Глиняные стены этих жалких домишек настолько потрескались и перекосились, что казалось, вот-вот обрушатся. В деревушке осталось не более десятка семей.
Холуцы попытались завязать беседу с мужчинами, мирно восседавшими у своих хижин. Крестьяне охотно вступали в разговор, ругали помещика, который после снятия урожая содрал с них по четыре мерки зерна вместо обычных трех, а теперь и вовсе оставил без земли… Что делать, куда податься? Хорошо тем, у кого детей мало: поднялись и ушли куда глаза глядят, а многосемейным как быть? Да еще с немощными стариками, разве далеко уйдешь? Никто их нигде не ждет. Одно лишь горе поджидает…