И где же карта Бостона, на которой указаны названия всех затерянных переулков и обходных путей, куда великий человек отправлялся на поиски слабых телом, которые не могли присоединиться к общественному собранию, и на поиски слабых духом, которые боялись появляться на публике? Если бы все маленькие дети, которым случалось сидеть на коленях у доктора Хейла, выстроились в ряд по четыре человека плечом к плечу, начав со ступеней Капитолия, то процессия весёлых лиц протянулась бы через парк Бостон-Коммон, к Публичной библиотеке, через Гарвардский мост и дальше к более отдаленным ориентирам.
Так что неудивительно, что я встретила доктора Хейла. Это было так же неизбежно, как то, что я становлюсь на год старше каждые двенадцать месяцев. Он был частью Бостона, как солёная волна – часть моря. Трудно сказать, он пришел ко мне, или я к нему. Мы встретились, и моя новая родина крепче прижала меня к своей груди.
Через день или два после нашей первой встречи я пришла к доктору Хейлу в ответ на его приглашение. Было только восемь утра, можете не сомневаться, потому что он рано встал, чтобы заняться сотней великих дел, а я рано встала, чтобы успеть поговорить с великим человеком, прежде чем отправиться в школу. Я думаю, что мы нравились друг другу немного больше из-за того, что когда многие ещё спали, мы уже работали в интересах гражданственности и дружбы. Мы определённо понравились друг другу.
Я уверена, что пробыла в гостях не более пятнадцати минут, и всё, что я помню из нашего разговора, это то, что доктор Хейл задал мне множество вопросов о России, да так, что я почувствовала себя экспертом в этой области; и прощаясь со мной своей огромной рукой, он дал мне на прощание простой совет, а именно – никогда не учиться до завтрака!
Вот и всё, но весь оставшийся день прошёл на фоне величия. Вергилий в тот день звучал более благородно, чем когда-либо мог передать уверенный перевод моего учителя. Из тридцати девочек в классе лишь я одна понимала неясные моменты на уроке истории. И случилось так, что именно в тот день на площади Копли-Сквер распустились тюльпаны и засветились на солнце, как зажжённые лампы.
Любой может целый год быть счастлив на Довер-стрит, проведя полчаса на Хайленд-стрит. Я столько раз была по полчаса в доме великого человека, что и не знаю, как передать ощущение счастья, которое я помню. Мой друг несколько минут беседовал со мной в знаменитом кабинете, достойном того, чтобы беречь его как святыню, после чего отправлял меня бродить по дому и исследовать его библиотеку, разрешая брать любые книги, которые мне нравилось. Кто будет чувствовать себя стеснённым в съёмной квартире, имея такие королевские привилегии, как эти?
Однажды я принесла доктору Хейлу подарок – копию моего рассказа, который был напечатан в журнале, и глядя на то, как он его принял, вы могли бы подумать, что я принцесса, раздающая дары с трона. Жаль, что я не спросила его в тот последний раз, когда говорила с ним, как получалось так, что будучи таким скромным человеком, он делал великими тех, кто шёл рядом с ним.
Таким же скромным, как этот человек, был дом, в котором он жил. Серый старинный дом, построенный в том стиле, в котором в Новой Англии уже не строят, колонны на крыльце были увитыми виноградными лозами, дом располагался в глубине двора за старыми деревьями. Какие бы нежно любимые цветы ни сияли в саду за домом, перед домом выращивали обычную маргаритку. И не важно, согревало землю солнце, или её заносило снегом, самая робкая рука могла открыть ворота, самый скромный посетитель мог рассчитывать на радушный приём. Из этого скромного дома обеспокоенные уходили утешенными, падшие – воспрянувшими, благородные – вдохновлёнными.
Моё исследование дома доктора Хейла могло бы и не привести меня в мезонин, если бы не дочь моего друга, художница, у которой была студия под самой крышей. Однажды она спросила меня, не соглашусь ли я позировать ей для портрета, и я охотно согласилась. Это будет интересный опыт, а интересные переживания были для меня хлебом жизни. Я согласилась приходить каждую субботу утром и чувствовала, что это будет иметь значение для Довер-стрит.
Когда я вернулась домой после разговора с мисс Хейл, я долго изучала своё отражение в покрытом пятнами зеркале. Я увидела именно то, что и ожидала. Моё лицо было слишком худым, нос слишком большим, цвет кожи слишком тусклым. Мои волосы, хотя и достаточно кудрявые, были слишком короткими, чтобы их можно было назвать шикарными локонами; да и по цвету волос я не была ни шатенкой, ни брюнеткой. Мои руки не были ни белыми, ни бархатистыми; пальцы заканчивались резко, вместо того чтобы постепенно сужаться, как в радужных мечтах. Я ненавидела свои запястья, они слишком сильно торчали из тесных рукавов платья позапрошлого года и выглядели хрупкими, как у больной чахоткой.